"Иван Щеголихин. Желтое колесо (Повесть)" - читать интересную книгу автора

2

Пестрый день. Начался он со слёз внука - они с бабушкой проспали и в
детский сад их не пустят. Митя глянул на часы и сразу заплакал: "Баба-баба,
мы опоздали!" Опять Москва-сука виновата, перевела стрелки на час вперед
посреди зимы, только по пьянке можно подписать такой указ, а всё, что делает
Москва, тут же вынуждены повторять и мы, как телки на веревочке. Чтобы
успеть в садик, надо было вставать в 7 утра, а теперь - в 6, для ребенка
самый сладкий сон. А светает в 8, и два часа зимой вся страна топчется на
улице, на остановках, в потемках,- кому и какая выгода? Везде включен свет,
тратится электроэнергия. Была книга в начале 30-х годов, не то Эренбурга, не
то Катаева, "Время, вперед!"- классика советская.
Почему Митя заплакал? Ну, проспали, с кем не бывает, никто его не
ругает, ни дед, ни баба, а он - в слёзы. Наверное, они с мамой уже
опаздывали, а грубая тетка в садике их отправляла обратно, а маме нужно было
идти на работу, и Митя все это осознавал, и за маму страдал, он сразу видит,
когда маму его кто-то обижает. Стоит мне в разговоре с Галей повысить голос,
как Митя сразу же: "Не трогайте мою маму!"
- Баба, позвони в садик и скажи, что мы опоздали.
Наверное, у него врожденное чувство ответственности. Может быть,
потомки наши уже инстинктивно начинают ощущать смертоносность полной свободы
и как следствие ее - безответственность. Больно мне за внука, не
приспособится он к нынешней жизни, не будет жульничать, охмурять и лгать, и
увиливать от исполнения.
"Время, вперед!"- и вся страна во мраке и на морозе толпами с детьми на
остановках и по тротуарам занесенным, скрипучим, спешат, торопятся, берут
штурмом трамваи, троллейбусы, автобусы, а они ходят все реже и реже,- дети
мерзнут, простывают, лечить нечем, а родители звереют и бессильны хоть
что-нибудь исправить улучшить - "Время, вперед!"- и никаких гвоздей.
Но прежде внука был мой ночной сон. Без слёз, однако, тоже с волнением.
С четкими цветными картинами. Река, широкий и плоский разлив воды, и я иду
по мелководью к берегу, и вижу, как навстречу мне идет молодая женщина с
голыми плечами и бедрами, и приветливо, с легкой улыбкой на меня смотрит. Я
вижу ее впервые, но уже знаю, ее зовут Зинаида, Зина, она мне нравится, и я
ей тоже, поскольку она мне говорит громко и внятно: "Я вас люблю". И
добавляет к словам свои глаза, белые зубы и голые плечи. И она счастлива от
своего признания и видит, что я очарован ею. А я иду к своим, к жене и к
детям. Других своих у меня уже не осталось, ни друзей, ни врагов, ни
писателей, ни читателей,- все стали невидимками, осталась только семья.
Раньше я от нее уходил - во сне, на какие-то острова, и тоже всё по воде, по
воде плыл-уплывал, а сейчас вот обратный ход, и уже не в первый раз. В
Писании сказано, враги человека - домашние его, но я Писание пережил, Слава
Богу, перестал вставлять его тексты в свои книги, увидел их тщету,
тривиальность.
Если сказать с точки зрения свободы личности, семья мне всегда мешала.
"Домом жить обо всем тужить"- главный мотив. Всегда хотелось рвануть
куда-нибудь на ту сторону земного шара, как Поль Гоген. Но я слишком
домашний по наследству, в нашем роду никто не расходился, тянули лямку до