"Натан Борисович Щаранский. Не убоюсь зла" - читать интересную книгу автора

Что ж, довольно удобно - не придется далеко ходить. (Я еще не знал тогда,
что "удобная" жизнь в клозете растянется для меня на много лет.) Рядом с
унитазом - умывальник. Вдоль стен - железные нары. В центре камеры -
деревянный столик и табуретка. На окне, помимо решетки, - особые железные
жалюзи - "намордник", - практически полностью перекрывающие доступ
дневного света. Яркая электрическая лампа под потолком горит круглые сутки.
На стене - свод правил поведения, прав и обязанностей заключенного.
Хорошо бы закрыть форточку, но она высоко и мне до нее не дотянуться.
Я мерз, но почемуто не догадался поставить табуретку на нары, забраться на
нее и закрыть форточку. А ведь такие примитивные задачки на соображение
решают даже обезьяны! Гулял я по камере, протискиваясь между нарами и
столиком; мне и в голову не пришло попросту отодвинуть его к стене. Видимо,
подсознательно я не хотел менять чтолибо в этом мертвом и враждебном мне
мире, избегал оставлять в нем следы своего присутствия.
Приносят завтрак - черный хлеб, пшенную кашу и чай. Есть не хочется,
и я ни к чему не притрагиваюсь. Я жду. Жду немедленного развития событий.
Новых допросов, новых угроз. Вялость воли, физическая слабость - но мозг
работает лихорадочно. "Необходимо сосредоточиться, подготовиться к будущим
допросам, - говорю я себе, - предусмотреть возможные неожиданности", -
однако мысль своевольничает и уносит меня далеко от тюрьмы. Вместо того,
чтобы трезво проанализировать события и факты, я погружаюсь в мир
воображения: представляю себе, как реагируют на мой арест в Израиле и в
других странах друзья, корреспонденты, политические деятели, встречавшиеся
со мной или с Наташей. Все они знают меня, в курсе наших дел, им известно,
чем я в действительности занимался. Никто не поверит, что я был
американским шпионом. Волна протестов прокатится по всему миру. У Советов
не будет выхода, и они... "Стоп! - останавливаю я себя. - Довольно
фантазировать! Надо готовиться к длительной тяжелой борьбе, которая,
собственно, уже началась. Сейчас тебя вызовут на очередной допрос, будут
запугивать. Подготовься!"
И все же я не могу удержаться и строю все новые и новые гипотезы.
Приходит в голову пример Солженицына. Его тоже привезли в Лефортово,
обвинили в измене Родине, а на следующий день выслали из СССР. Сейчас
давление на Советский Союз должно быть еще больше. Месяц как арестованы
Гинзбург и Орлов - мои друзья по Хельсинкской группе; Белый дом
протестовал. В этой ситуации мой арест по обвинению в шпионаже - прямой
вызов Америке. А ведь впереди - Белградская конференция, продолжение
Хельсинкской. Так что шуму будет еще больше. У Советов просто нет выхода.
Может быть, нас троих все же посадят в самолет и вышлют?.. Господи, что за
ерунда лезет в голову! "У тебя нет времени на пустые мечтания! - снова
убеждаю я себя. - Соберись, сосредоточься!"
Вдруг за дверью раздается металлический лязг. Прежде чем она
откроется, не менее полуминуты будут отодвигаться засовы и отпираться
замки. Этого достаточно, чтобы успеть перебрать разные варианты: берут на
допрос? Высылают? Освобождают?
Входит и представляется мне майор Степанов - заместитель начальника
тюрьмы по политической части. Выглядит он простым деревенским парнем,
забавно окает на волжский лад, однако его простонародная речь засорена
бюрократическими штампами, цитатами из Ленина и даже из Плеханова. В любой
другой момент этот тип меня безусловно заинтересовал бы, но не сейчас. Чего