"Юрий Сбитнев. Прощание с Землей" - читать интересную книгу автора

Василий, а Осип чуть по-утиному свалил голову набок и словно бы
прислушивался к чему-то внутри себя.
- Пойдем, чего там, - не унимался я.
- Однако далеко... День, два идти надо...
- Ну так что, не дойдем, что ли, а?
Они быстро-быстро заговорили друг с другом, словно камешки закатали,
просыпая иногда русские слова. Я заметил, что многие народы, будь это
северяне, легко поддающиеся влияниям, или южане и даже жители Средней
Азии, последние полтора десятилетия в своих обиходных разговорах запросто
употребляют русские слова. Они как бы уже не могут обойтись без них в
общении друг с другом. Говорили эвенки долго. Василий вроде бы склонял
товарища на поход к Егдо, а тот как бы и соглашался, но, похоже, боялся
чего-то, то ли долгого пути, то ли сомневался - найдут ли они озеро.
Наконец Осип сказал:
- Ладно, однако. Ладно.
- Что ладно, Осип?
- Однако пойдем... Туда Хына не велел ходить. Однако Хына подох
маленько. Кого спросишь?
Я уже встречался в разговорах с упоминанием о Хыне. Кто он, так и не
понял: то ли последний шаман, то ли деревянный божок, которого прятали
эвенки по тайге в самых диких местах, передавая из рода в род, от одного
старца к другому, и потеряли все-таки. "Один спрятал Хыну, да, однако,
подох маленько", - объяснил как-то мне проводник-эвенк Спиридон Удогир.
"Подох" - это выражение вовсе не определяет отношение к случившему,
как, скажем, у нас: "подох как собака". Это слово бытует скорей к значении
"ушел к верхним людям".
- Верно, верно, - подтвердил Василий, он всегда соглашался с Осипом,
но, как я заметил, в их отношениях играл первую скрипку.
Мы легко договорились о нашем маршруте, выпив еще бутылку сладчайшего
портвейна, уже в утайку от Казимировны. Она не одобряла будничных выпивок,
хотя в неотвратимости их участвовала с охотой. Решено было выходить из
Инаригды к вечеру, часам к десяти - одиннадцати. Впереди был длинный день,
часы мои показывали восемь утра, а солнце пекло уже знатно. Расстались мы
возле дома Кучи, местной продавщицы, пожаловавшей нам в обмен на трояк из
форточки эту сладчайшую бутылку портвейна. Я крепленых вин не пью, но из
уважения к своим друзьям пригубил. Расстались, уверенные встретиться от
десяти до одиннадцати вечера на том самом месте, где увиделись утром. И
время и место по каким-то глубоким соображениям определил Осип.
Попрощались, и я отправился на реку, чтобы искупаться, а потом уже и
поспать.
По берегу я ушел далеко за село к песчаной косе, чуть розоватой от
обилия дисперсного кварца. Разделся. В безлюдье я люблю скинуть с себя все
и отдаться в объятия света и воздуха. Было жарко и даже душно, но тут, у
воды, дышалось легко. Я лежал на горячем песке, ощущая ни с чем не
сравнимую ласку солнца и земли. Меня словно бы касались невидимые и не
имеющие плоти руки, даже не ладони, а кончики пальцев, полных трепета и
нежности. Такое близкое по ощущению и редкое бывает, когда твой ребенок,
частичка тебя самого, слепо еще коснется ручонкой тела. Я лежал с крепко
закрытыми глазами и слышал вокруг присутствие мира, простора, свободы, для
которых и создан каждый человек, так редко пользующийся этими благами.