"Игорь Савельев. Гнать, держать, терпеть и видеть (повесть) " - читать интересную книгу автора

III

Уже к обеду Ева чуть не плакала.
Ее пугало все: и ее деревянное смущение, тоже мне - в гости приехала,
хотя с Костей-то мельком виделись; и дом, развалина-халупа с газетами в
нужнике. Видимо, от старости одна страница "Правды" проступала на другой, та
на обратной, создавая общую чехарду без всякого смысла. Отсутствие пятна на
лбу молодого генсека, майонезного от ретуши, с лихвой заменялось неясными
синяками букв, лозунгов, заголовков. Туалет кишел паучками и всякой
нечистью; неужели всех такое ждет?! - и от сухой невозможности зарыдать
сильно билось сердце.
Впрочем, серый покосившийся дом на окраине поселка ничем не выделялся в
ряду других, таких же инвалидов. На клочках земли сажали картошку: май.
Лопаты входили звучно, выдавая песочную душонку здешних почв.
- Зда-ро-ва!
Парни обнялись неуклюже, рубящими движениями, вроде бы стесняясь.
Костя показывал дом, свою новую комнату, ужасную. Жухлые обои с
пузырями, будто сдутая беременность. Шланг, перекушенный окном (на холода?),
в чешуях масляной краски, как полинявшая змея. И Ева пожалела десять раз...
- Читаешь? - Олег взял потрепанную книгу, лежавшую поверх постельных
рытвин. Бульварный роман. Что-то про роковую страсть и измену. - Ну и как
тебе?...
- Ничё так. Только обложка мягкая. Неудобно. Обеими руками приходится
держать...
Сдержанно поржали над хорошей мужской шуткой.
- Ну и что? Я не поняла...
Ева правда не поняла. Костярин заметно смутился, он, видимо, и забыл,
что друзья приехали не одни. Злой взгляд Никиты, который она успела
поймать... Провалиться бы сквозь землю! И слезы вскипали в глазах.
Зря она сюда напросилась. Это стало ясно сразу, как только автобус лихо
выкрутил колеса и со сладким напряжением, как потягушечки, развернулся перед
воротами. "Западное кладбище".
Было рано. Пели птички. Прислоненные к забору, стояли огромные кресты
из мореных дубовых балок - невероятные для наших погостов, поэтому,
наверное, их никто и не покупал... Гранитные плиты, гладкие, с пустыми
оплетенными медальонами, смотрелись как незаполненные бланки. "Там же своя
ритуальная контора". Мотороллер, видавший виды грузовой "Муравей", поплыл в
синеватом дымке, оглушительно - как нарочно - громыхая лопатами и чем еще
там; все - бурое от грязи и земли.
В административном здании свет горел и днем, лампочки - как воды
набравшие. Смотритель, Арсений Иваныч, как крикнула его старуха уборщица,
оказался суровым дядькой с глянцево лысым черепом. Разыскивая Костярина в
бесцветных амбарных книгах, диктуя наконец его адрес, он сомневался, странно
поглядывал, снимал очки и тер переносицу. Видно, ему не нравилась гитара.
Надо было в коридоре оставить. Тоже - ворвались, забежали дурной толпой, как
бременские музыканты. "У нас, вообще-то, режимный объект... В двадцать
три... обход... Все должны быть на местах! Выпивать, шуметь..." - бормотал
смотритель, собрав у ребят паспорта, - а те слабо блеяли, что конечно,
конечно...