"Неправильный Дойл" - читать интересную книгу автора (Джирарди Роберт)

8

Ну вот наконец света достаточно, чтобы разглядеть поле. Дойл выбрал потрескавшийся оранжевый мяч и потертую старую клюшку с грубой кожаной ручкой. И мяч, и клюшка сохранились еще с тех опьяняющих дней между Второй мировой и Кореей, когда дела дяди Бака шли хорошо, площадка для гольфа была еще новой и казалось, что весь мир ожидает замечательное атомное будущее. Одной рукой он небрежно подбросил мяч высоко вверх через плечо, так же небрежно поймал его другой и положил в глубокую выемку на пластиковой траве, которая означала метку. Потом он сильно ударил по мячу, послав его под небольшим наклоном в раскрытые челюсти черепа у первой лунки. Мяч рикошетом отскочил от цементного края круглой лужайки; по углу удара и вращению мяча, катившегося где-то впереди, Дойл понял, что все получилось, – уже не нужно ждать, пока раздастся короткий плотный щелчок, чтобы убедиться, что он попал с одного удара. Впервые за двадцать с лишним лет.

Он швырнул клюшку в гущу кишащих опоссумами сосен Национального заповедника по ту сторону защитного ограждения и проскакал вокруг метки на одной ноге. Он всегда исполнял этот индейский танец подростком. Потом он пересек дорожку из ракушечника, чтобы внимательно рассмотреть несколько опасных трещин на том месте, где череп соединялся с челюстями. Сразу же за первой лункой дорожка извивалась змеей в зарослях бамбука и сворачивала влево, приводя игрока прямо к большому деревянному щиту, висящему между двумя гипсовыми дуэльными пистолетами, каждый размером шесть футов. Дойл все еще помнил текст на щите и там, где витиеватый шрифт был стерт, мог вписать недостающие слова.

Дойл посмеялся про себя над этой чепухой и пошагал к лунке с Порт-Роялем. Пар три. Город, сделанный из гипса и фанеры, размером и формой напоминал большую собачью будку. Рядом с ним возвышалась когда-то работавшая ветряная мельница. Сейчас все находилось в состоянии печальной заброшенности. Сквозь остроконечные крыши домов виднелся каркас из проволочной сетки и ржавых стальных стержней. Вокруг лунки скопилось полдюжины раковин моллюсков, приподнявших пластиковую траву. Он с силой послал мяч через туннель под Порт-Роялем в обход ракушек и сделал пар.

Он уложился в пар у пустынного острова с искусственными пальмами; большая часть пальмовых листьев свисали клочьями, оставшись без проволочного каркаса. Потом сделал пар через скрещенные сабли у четвертой лунки, несмотря на разбросанный мусор и расплескавшееся на лужайке неизвестное, похожее на деготь вещество. И снова пар у сундука с сокровищами, на пятой лунке. Сундук оказался более или менее целым, но ему бы не помешал новый слой краски. У шестой лунки, где находился карибский сахарный завод, Дойлу удалось избежать ловушки из песка, превратившегося в грязь и испещренного похожими на кратеры норками роящих ос. Зато он потерял удар, когда мяч срикошетил от одного из рабов: дядя Бак приспособил под эту роль гипсовые фигуры чернокожих сигнальщиков.[21] Снова ударив по мячу, он послал его по изрытой лужайке, после чего тот с отвратительным стуком приземлился в жестяную лунку. Дойл вспомнил, что всегда промахивался у этих рабов.

Кусок корабельной обшивки, изображавший спасательный плот у седьмой лунки, не очень обветшал, разве что тоже требовал покраски. Это была легкая задача, на один удар. Потом он дошел до Портобелло – по существу, точной копии Порт-Рояля, – страдающего от такой же запущенности. Почему-то здесь он превысил пар на два удара. Отсюда ракушечная дорожка вела через прогнивший веревочный подвесной мост прямо к гипсовым зубчатым стенам Маракайбо. Полые бревенчатые пушки в бойницах держали под прицелом приближение игрока. Дойл взошел по ступеням на крепостной вал и был удручен тем, что увидел: вдоль стены позади пушек чередой стояли ржавые банки из-под краски, пол совершенно прогнил, выставляя напоказ спрятанные под ним механизмы. Маракайбо скрывал одно из замечательных оригинальных изобретений дяди Бака – приспособление, которое он обычно называл «запатентованной ловушкой-обманкой», хотя запатентованной она была только в его воображении.

Резиновые колесики в специальной яме под полом управлялись рычагом, соединенным с третьей пушкой. Они были сконструированы так, чтобы менять конфигурацию лужайки после каждого удара. Когда рычаг поднимали, лужайка вспучивалась и содрогалась, как от землетрясения. Мячи падали в дюйме от лунки, откатывались к метке или скакали вниз по лестнице; через секунду после каждого удара на месте выемок появлялись канавки, а сама лунка меняла положение. Тридцать два спрятанных колесика подразумевали бесчисленное множество превращений лужайки; даже знатоки ругались, что «попасть в эту чертову лунку невозможно». Маракайбо был отличным уравнивателем, точкой равновесия между удачей и навыком. Его нельзя было пройти дважды одним и тем же способом.

Итак, Дойл положил мяч на метку и ударил. Тот покатился через отверстие в барьере, разделявшем закрепленную половину лужайки от подвижной, и остановился футах в десяти от лунки. Отложив клюшку, он нашел рычаг на пушке и с силой дернул. Рычаг не поддался. Он дернул сильнее. Рычаг с хрустом отломился. Дойл вскрикнул и отступил.

– Эта чертова штука не работает уже много лет, – раздался голос Мегги.

От неожиданности Дойл вскочил и увидел ее, сидящую, как ангел, на гигантском кальмаре у одиннадцатой лунки, как раз на другой стороне ракушечной дорожки.

– Бог мой, – сказал он, – я чуть не обоссался от страха.

– Нет, это я чуть не обоссалась, – ответила Мегги. – Ты так громко крушил тут все, что было слышно аж у хижины.

Она потянула руку вниз, вытащила из зазора между щупальцами кальмара старинный рычажной винчестер и положила его на колени. Это тяжелое оружие странным образом дополняло ее наряд – халат с пингвинами и пушистые тапочки с собачьими головами. Усмехнувшись, она похлопала рукой по длинному стволу.

– Старый и верный. Никто не доставлял мне большего удовольствия.

Дойлу стало не по себе при виде этого зрелища. За годы жизни в Европе он привык к тому, что европейцы не любят оружие.

– Ты точно, рано или поздно, прострелишь себе задницу этой штукой.

– Херня. – Мегги презрительно скривила губы. – Я получила значок за меткую стрельбу, когда была в «Хранительницах костра».[22] Кстати, если ты еще не знаешь, тут творится странная хренотень в последнее время – наш друг, мистер разрезанный напополам опоссум, далеко не первый в списке.

– А что еще? – скептически спросил Дойл.

– А еще пару месяцев назад какой-то козел или козлы пробрались сюда и повредили провода капитана Пита у дороги. А еще внизу в Бухте переворачивают чартерные лодки местных жителей, открывают кингстоны, отчего лодки погружаются в грязь на дно канала. Выходит, кто-то пытается наехать на меня, а с такими нужно разговаривать пулями.

– Ты ненормальная, – сказал Дойл.

– Эй, это, между прочим, не я играю в гольф в пять утра, да еще в пижаме.

– Не мог заснуть, – ухмыльнулся Дойл, – думал о том, сколько еще предстоит сделать.

На лице Мегги появилась редкая для нее улыбка, ее лицо просветлело, и на мгновение она стала почти такой же красивой, как девушка с обложки журнала.

– Ну надо же! – сказала она. – Старина Тим отодвигает бутылку, вылезает из сортира и принимается за работу! Это что-нибудь да значит.

– Да ладно. Как насчет завтрака?

После завтрака Дойл покончил с девятой лункой. Он сделал гигантского кальмара, акулу и пиратскую голову, до сих пор вонявшую тухлятиной, полузатонувшее торговое судно, водопады и нестерпимо голубую лагуну, давно высохшую и усыпанную листьями и мусором. Он попал в пиратский галеон, под виселицу, на которой покачивался несчастный Финстер из полинявшего папье-маше, покрытого шеллаком, и, наконец, в могилу пирата. Мяч с первого же удара упал прямо в гроб. Дойл смотрел, как он исчезает между ухмыляющимися челюстями черепа, которые захлопнулись с удовлетворенным щелчком. Спустя столько лет проржавевший механизм все еще работал.

Но когда он открыл решетку под черепом, чтобы достать мяч, оказалось, что резервуар забит песком и сосновыми иглами. Там было что-то вроде гнезда опоссума. Мяч потерялся, застряв где-то в трубе. Потом Дойл вернулся по своим следам на ракушечной дорожке, на этот раз делая аккуратные заметки относительно необходимого ремонта для каждой лунки и окружающих ее конструкций.

В тот день, в Счастливый час,[23] когда солнце медленно опускается в болото, Дойл зашел в бар и показал Мегги список восстановительных работ с аккуратными примечаниями.

Мегги вытащила очки с линзами в форме полумесяцев, с важным видом водрузила их на переносицу, как старая дева, и начала очень медленно читать список, шевеля губами. Дойл ждал, рассеянно озираясь по сторонам. С момента возвращения он не заходил в бар днем, да еще и трезвым, и теперь разглядывал небольшие изменения, произведенные Баком после его отъезда. Треснувшую барную стойку из формайки[24] заменили на другую, сделанную из настоящего дерева и хорошо отполированную; сломанные книжные шкафы, в которых когда-то хранились бутылки, сдали позиции настоящим барным полкам с расположенными в шахматном порядке зеркалами и лампочками. Рыболовные трофеи, которыми была увешана вся стена, выглядели удивительно чистыми. Новый музыкальный автомат и автомат для сигарет ожидали вечерних покупателей, как боксеры: в разных углах. Только трехмерный портрет Джона Кеннеди остался на своем обычном месте над баром.

– Я и не знал, что ты носишь очки, – сказал Дойл, когда Мегги закончила читать.

– Ты же никогда не видел, как я читаю, – ответила Мегги.

– Кажется, нет.

– Ты сможешь сделать все это сам? – спросила она.

– Нет, – ответил Дойл. – Я собираюсь нанять кого-нибудь в помощь.

– Слушай, в округе сейчас проводится такая новая программа. Ты можешь взять несовершеннолетнего преступника, платить ему минимум и заставлять работать по максимуму. Что думаешь?

– Похоже на рабский труд.

– Называй как хочешь. По крайней мере тебе не придется оплачивать медицинскую страховку.

Она неожиданно потянулась к его виски, схватила стакан и вылила содержимое в раковину.

– И хватит пить в этом баре, приятель. Хотя бы какое-то время. Если хочешь открыть в ближайшее время площадку, протрезвей!

За большим зеркальным стеклом окна стремительно темнело. Дойл почувствовал себя одиноким и беззащитным. Впервые за долгое время ему пришлось встретить Счастливый час без выпивки в руке.