"Роман Савов. Опыт интеллектуальной любви " - читать интересную книгу автора

власти над будущим: я обонял запах улицы, мороза, ветра, но и запах детского
сада, яслей, школы, дома на Мичурина и дома на Шлаковом. Я будто шел не на
встречу с Ириной, а навстречу с абсолютным знанием, я собирал воедино
разорванные нити дней.
Ее не было на условленном месте. Было холодно, поэтому я пошел к ней
домой. Ее мать-цыганка сказала, что она уже ушла. Я увидел ребенка,
рассмотрел стареющую мать, и понял, что эту нить никогда не увязать с
паутиной сознания. Моя нить - Настя, но следовало довести начатое до конца.
Разговор не клеился. Вместо запланированных объятий, объяснений в любви
и пылких клятв шел разговор взрослых людей, из которых один был когда-то
влюблен. Я хоронил прошлое, а о чем думала она?
Вспоминая ребенка Ирины, я фыркал, понимая, что не могу любить кого-то
больше, чем свое творческое я. Мой созидающий разум всегда был моим кумиром,
а остальное - лишь материал его бытия.
Мне хотелось остаться одному, чтобы пережить бессмысленную игру
времени.
Я услышал праздничный шум в ее доме. Оказалось, у ее матери День
рождения. Я пожалел, что сейчас не с ними, потому что любил эту тихую умную
женщину.
Небо было светлым, как лед на реке.
Она приехала на такси. Буднична. Весела. Если и пьяна, то немного.
Красива. Даже очень красива. Я вручил ей желтую розу:
- Это твоей матери. Извини, что не смог прийти. Я не знал, что у нее
День рождения.
- Спасибо.
У нее с собой был большой черный пакет.
- Зачем тебе пакет?
- В нем твои вещи.
- Зачем?
- Ну, мы же расстаемся, - засмеялась Настя.
- Да?
- Судя по тому, сколько тебя не было, у тебя все хорошо с твоим
Дроздом.
Она разволновалась. Но я не мог поверить в то, что она меня любит, я не
мог понять, как можно вообще любить меня. Я знал себя, знал, кто я, знал все
о себе, знал, что нельзя любить такого человека, знал, что никто и не любил,
поэтому любая любовь должна быть имитацией.
Я раскупорил бутылку, разлил жидкость в пластиковые стаканы и
задумался.
Я думал не о Дроздовой и не о Насте, я думал о Свете. Может быть,
потому, что она вписывалась в схему, согласно которой нельзя любить такого
человека, как я, может быть, из-за "Ром-колы".
Мистический ужас повторных ситуаций со мной, уже не похожим на того,
прежнего Родиона, потряс меня. Наверно, такие повторения позволяли осознать
собственную бренность в безжалостном ходе времени: все то же, только ты
другой. А может быть, все это навеяла "Ром-кола".
В длинной американской сказке, которую я так любил читать в детстве у
Кати, дровосек накрывается медным котлом, а зловещие комары впивают хоботки
в металл. В детстве казалось, что я владею только тем, что готовлю для себя.
Я вспомнил, что Катя умерла, что детская книга потеряна, и я никогда не