"Михаил Валерьевич Савеличев. Червь времени (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

чуть-чуть, в меру, как это требует суджок-терапия, почувствовав как от
кончиков пальцев начинает подниматься колючая и плотная волна. Затем следует
упереться локтями в стенки, чтобы полностью не нырнуть, выставить над
поверхностью только нос, закрыть глаза и внутренним взором провожать вал,
разбившийся в паху на десятки бурных рек, безжалостно вонзающихся в живот,
порождая напряжение, растущее без всяких обнаженных миражей, воображаемых
соитий, похотливых фантазий, черпающее энергию из чего-то иного, гораздо
более глубокого, чем секс, но высвобождающееся мощным оргазмом,
семяизвержением, погружая в нирвану, не требующей продолжения ласк, поцелуев
и нежных слов. Так честнее.
В дверь некстати постучали и донесся голос отца:
- Слава, тебе полотенце нужно?
- Да, - пробулькал он, но его кажется услышали, так как в коридоре
завозились, послышался отчетливый шлепок, дверь распахнулась и влетела
потная, красная Катька с большим комком полотенца в вытянутых над головой
руках. Тут же полотенце полетело в воду, ребенок исчез, естественно не
закрыв дверь, а Слава сражался с быстро идущей ко дну тряпкой, пытаясь
спасти хоть небольшой сухой кусочек, расплескивая воду и обрушивая в ванну
стоявшие под колонкой шампуни (как всегда кем-то не закрытые), куски черного
и страшного хозяйственного мыла да тюбики с кремами и пастами.
В итоге полотенце каким-то непонятным образом намоталось на Славу, как
будто тяжелая и голодная анаконда. Густая и почему-то разноцветная пена,
взбитая его попытками выбраться из столь навязчивого объятия, вылезала за
края ванны, как взошедшее тесто, и хлопьями падала на пол. О медитации
пришлось забыть, тем более что от сквозняка вода неожиданно быстро остыла.
Закрыв для начала дверь и морщась от мокрого и скользкого пола, хождение по
которому напоминало хождение по заброшенному склизкому подземелью, Слава
хихикая принялся отжимать полотенце, но от его титанических усилий ткань
только угрожающе трещала, не становясь нисколько не суше. Прекратив это
бесполезное занятие, он бросил его обратно в ванну и накинул отцовский
махровый халат, который тот никогда не использовал по прямому назначению, а
надевал лишь в качестве вечернего домашнего костюма. В коридоре он чисто
автоматически поймал отцовские же тапочки (отец уже почти в полном
обмундировании чистил на лестничной площадке сапоги) и, спотыкаясь о
Катькины игрушки, сел на диван, распаренный и по-хорошему уставший.
Если не обращать внимания на творческий беспорядок, наведенный
совместными усилиями уставшего в усмерть Славы, не нашедшего вечером сил
сгрести со стола горы распечаток, пухлые тома классиков, немецкие и
английские словари, исцарапанные компакт-диски, разобранные до невменяемого
состояния дискеты и еще тысячи мелочей - той самой шелухи, вполне
материальной, но необходимой только для того, чтобы выпестовать одну
единственную приличную мысль; если не обращать внимания на бардак на полу и
креслах, оставленный уже Катькой (прикасаться к столу ей было строго
настрого запрещено под угрозой отлучения от "Улисса"), короче, если
отвлечься от постороннего и проходящего, то комната была пустой и
функциональной. Диван, кресло, телевизор, круглый стол, стул, печка, да еще
несколько выбивающийся из аскетической обстановки трельяж, вокруг которого с
матерью велась затяжная позиционная война, категорически отказывающейся
переместить его в коридор, или, на худой конец, к себе в спальню.
В незапамятные времена были здесь и книги, но лет семь назад (по