"Владимир Савченко. Пятое путешествие Гулливера" - читать интересную книгу автора

обилия встроенных зеркал; многие тикитаки останавливались перед ними. В
двух местах я заметил за домами высокие ажурные башни, шпили которых были
увенчаны чашами из мозаично составленных зеркал; вероятно, это были храмы.
Я ни о чем не мог спросить, только глядел во все глаза. Самого же меня
сегодня никто не замечал; лишь некоторые встречные задерживали взгляд на
моем странно темном скелете. Да и спутник мой, находившийся вчера в центре
внимания, за весь путь раскланялся с двумя или тремя знакомцами.
Имельдин превосходил меня по возрасту, уже перевалил за середину жизни.
Как я говорил, он был медик, по его словам, лучший медик страны; однако
если учесть, что на острове их не насчитывалось и десятка, то вряд ли это
была большая высота. Профессия вымирала из-за отсутствия больных,
отсутствия практики. (Поэтому они вчера так и теснили друг друга, пользуя
меня щипками с вывертом, методом, родственным иглоукалыванию: каждый хотел
попрактиковаться.) Взрослые островитяне не болеют - кроме одряхления и
уменьшения прозрачности в глубокой старости; но таких и не лечат. Детские
возрастные заболевания своих отпрысков родители обычно устраняют сами или
с помощью учителей. Медики же находят применение своим знаниям в разных
побочных промыслах, например, исполняют заказы на внутреннее декорирование
- но и те перепадают нечасто.
Все это, как и многое другое, рассказал мне мой опекун, как только я
немного усвоил тикитанто, точнее, его начальную внешнюю ступень: слова и
фразы. Я слушал его с сочувствием: мы были коллегами, да и разве не в
таком же упадке, хоть и по иным причинам, пребывала в Европе благородная
профессия хирурга - патент на нее за умеренную цену мог купить любой
невежественный цирюльник или банщик. А здесь, выходит,
квалифицированнейшие медики, чтобы заработать на жизнь, становятся...
цирюльниками!
Чем ближе к окраине, тем мельче становились дома, реже попадались
зеркала на их фасадах или стенах. Здания здесь были сплошь одноэтажные,
только с округлой надстройкой - не то башенкой, не то мезонином. Дом
Имельдина находился в самом конце улицы, далее поднимался в гору лес;
выглядел он так же скромно - одноэтажный, с мезонином. Мебели внутри было
мало, что, впрочем, соответствует общему стилю у тикитаков: топчаны,
табуреты, редко стулья и почти никогда кресла; последние я видел только во
дворце. Но мало было и зеркал, всего по два-три в каждой комнате (и ни
одного на фасаде дома), а это уже признак бедности.
Когда мы вошли, произошел приятный эпизод: дочь медика Аганита, молодая
девушка, находилась, против обыкновения, не у себя в мезонине, а в
гостиной, прихорашивалась перед самым большим зеркалом. При появлении отца
в сопровождении рослого и несколько странного по виду незнакомца она
растерялась, отчаянно смутилась и вся покраснела. Прилив крови к коже как
бы одел ее в розовое и просвечивающее девичье тело. Это было прекрасно.
Такой она и убежала к себе наверх.
Жена моего опекуна Барбарита, сорокалетняя дама, пышность форм которой
увеличивала выразительность ее "инто", хлопотала по хозяйству во дворе.
При виде нас она тыльной стороной ладони откинула темные волосы со лба,
повернула голову в мою сторону, кивнула с поджатыми губами (это я понял по
величине ее передних зубов) и продолжала задавать корм теленку и гусям,
обыкновенному пегому теленку и обычным серым гусям, в отгороженном уголке
двора. Видно было, что мое появление ее не слишком обрадовало.