"Владимир Савченко. Тупик" - читать интересную книгу автора

концентрация ощущаемой нами материи меняется резкими скачками; по
направлению же времени мы наблюдаем, как правило, весьма долгое,
устойчивое существование всех вещественных объектов и плавное, медленное
изменение их свойств (собираются или рассеиваются облака, зима сменяется
весной и т.п.). То есть, если рассматривать материальные образы как
существующие в пространстве-времени (как оно на самом деле и есть), то все
они оказываются сильно вытянутыми по направлению времени, что и позволяет
рассматривать их как некие "струи" в потоке времени. В субъективном плане
время оказывается теперь направлением нашего (и всех близких к нам тел)
течения-существования;
4) нашему сознанию трудно свести категории "пространства" и "времени" к
чему-то более общему и единому из-за чисто наблюдательной специфики: в
пространстве мы _видим, слышим, обоняем, осязаем_ и т.п., во времени же мы
не можем _вспоминать_ прошлое и _вообразить_ (предвидеть) будущее. Эти
"временные" органы чувств ничуть не менее значительны для наблюдателя, чем
пространственные (без памяти невозможно наблюдение, без воображения -
предсказание и обобщение). Им так же, как и пространственным чувствам,
свойственны искажения и ошибки (зрительный мираж можно сравнить с ложным
предсказанием). Таким образом, для более глубокого проникновения в суть
материального мира следует рассматривать "память" и "воображение" как
органы чувств, необходимые (наравне со "зрением", "слухом" и т.п.) для
ориентации в пространстве-времени и по информационной своей сути им
родственные: отличие "зрения" от "памяти" или "слуха", от "воображения" не
больше, чем различия между "зрением" и "слухом".
Таким образом, заключали Тураев и Загурский, вскрывая различия между
пространством и временем и между нашим восприятием их, мы неожиданно
обнаруживаем глубинное родство этих категорий. Если бы мы располагали, как
наблюдатели, некими обобщенными, безразличными к координатной ориентации
"органами чувств", сочетающими в себе свойства зрения-слуха и
памяти-воображения, то посредством их мы воспринимали бы не отдельное
трехмерное пространство, и не отличное от него "существование во времени",
а _четырехмерное_ (в простом геометрическом смысле) материальное
пространство. И то, что мы ощущаем и понимаем как "время", выглядело бы
как мощные потоки в этом четырехмерном океане материи - потоки, несущие в
себе материальные образы - тела...
Все это было занятно, и прочти такое Коломиец где-нибудь в "Знании -
сила" или в "Клубе любознательных" "Комсомолки", он, конечно, промолвил
бы, покрутив головой: "Да... во дают все-таки наши ученые! Это ж надо
додуматься!" Но сейчас направление его мыслей было иное. Эти тезисы
позволяли лучше понять смысл последних заметок Тураева. Коломиец еще раз
перечел их: нет, как ни смотри, но все-таки это чисто научные заметки в
развитии той же темы геометризации понятия "времени" - и не более. Местами
строгие, местами смутные, с образами, даже с местоимением "я" вместо
общепринятого в науке "мы", то есть индивидуальность писавшего их
чувствовалась отчетливо; в этом смысле приведенные выше тезисы,
обработанные Загурским, явно проигрывали. Но главное, что ни в одной из
предсмертных записей Тураева нельзя было уловить и косвенного намека на
какие-то сложные взаимоотношения, личные дела, заботы, драматические
события - мысли и только мысли. О времени, о пространстве, материи, о
восприятии этого человеком, лично автором записей. И все.