"Владимир Савченко. Испытание истиной (повесть)" - читать интересную книгу автора

с несколько выпяченными губами создавал впечатление серьезного и
доброжелательного внимания; это впечатление подкрепляли и ясные карие глаза.
В целом это была внешность положительного мальчика, который рано сделал
правильный, соответствующий своим интересам и возможностям выбор и шел по
жизни прямым путем: оконченная с медалью школа, университет и диплом с
отличием, аспирантура, кандидатская диссертация, докторантура, докторская
диссертация, заведование отделом... Речь и жесты Виталия Семеновича несли
оттенок продуманности и неторопливости.
У Нестеренко не было тогда ни версии, ни даже смутной идеи версии. Он
спрашивал обо всем понемногу - авось что-нибудь всплывет.
- Виталий Семенович, - поинтересовался он прежде всего, пощипывая
бородку, - по какой все-таки причине Калужников в марте бросил институт? И
так странно: не уволился, не перевелся - исчез.
- Это для всех нас загадка, - ответил Кузин.
- Может быть, какие-то внутренние отношения обострились? Или с работой
не ладилось?
- И отношения были на уровне, и с работой ладилось. Еще как
ладилось-то! Достаточно сказать, что тема, в которой участвовал и Дмитрий
Андреевич, выдвинута на соискание Государственной премии.
- Но как же все-таки объяснить: работал-работал человек, потом раз - и
ушел. Пропал в нетях! Может, он переутомлял себя и того... повредился на
этой почве?
- Кто, Дмитрий Андреевич?! - Кузин с юмором взглянул на следователя. -
Не знали вы его! Он работал без натуги, не переутомляясь - брал
способностями. Бывали, конечно, и трудности и неудачи - в творческой работе
у кого их не бывает! Но ведь эти штуки у нас, теоретиков, бывают
преимущественно не от внешних, а от внутренних причин: заведет мысль не туда
- и заблудился. Месяцы, а то и годы работы пропали... Бывали и у Калужникова
заскоки в идеях, завихрения... - Виталий Семенович запнулся, в задумчивости
поднял брови. - Может быть, в самом деле это его последнее увлечение
повлияло? Э, нет. Нет, нет и нет! - Он покачал головой. - Не то все это,
товарищ следователь. Вот вы ищете причину во взаимоотношениях, в усталости,
надрыве, неудачах в работе - будто это могло так повлиять на Дмитрия
Андреевича, что он бросил все и ушел. Я исключаю это категорически: не такой
он был человек. Другого довести до нервного состояния - это он мог. Но чтобы
сам... нет.
Однако Нестеренко насторожился:
- А что за заскок у него был, вот вы сейчас упомянули?
- Ах это! Было у Дмитрия Андреевича одно теоретическое завихрение. Что
было, то было. Весьма оригинальная, чтобы не сказать шальная, идея о
строении материи. Вы, возможно, слышали, что сейчас ищут "сумасшедшую" идею?
Это нынче модно.
- А... Читал кое-что в популярных журналах.
- Так у Калужникова была именно сумасшедшая. Но... - Виталий Андреевич
поднял палец. - Но!.. Одно дело сумасшедшая идея, а иное - чтобы он сам
из-за нее, как вы говорите, повредился. Он ведь был теоретик. Это значит,
что к любым идеям: безумным и тривиальным, своим и чужим - у него
выработалось спокойное, профессиональное отношение, своего рода иммунитет.
Будь он непрофессионалом, скажем школьным учителем, то, верно, мог от такой
идеи свихнуться и даже чудить. С любителями такое бывает.