"Уильям Сатклифф. Новенький " - читать интересную книгу автора

почти все мое общение в школе сводилось к развернутым, обширным и частым
дискуссиям о мастурбации.
Может, я боялся об этом заговорить. Может, чувствовал, что секс и
Барри - несовместимые, крайне огнеопасные темы. Или, может, он сам не хотел
об этом говорить. Видимо, чтобы не хвастаться. Надо полагать, он знал, что
моей половой жизни просто не существует, и не заговаривал об этом, не желая
меня задеть. Очень странно.
Как мы находили другие темы для бесед, понятия не имею.

Глава седьмая

Ближе к концу семестра в шестом классе проводилось первое родительское
собрание. Мне такие собрания всегда казались кульминацией учебного года.
Мне они страшно нравились. Начиная с четвертого класса мы должны были
являться вместе с родителями, что превращало вечер в фестиваль всеобщей
неловкости. Феерия мучительных эпизодов - догола раздетой социальной и
интеллектуальной паранойи. Фантастика!
Кроме того, на этих собраниях только и можно было выяснить, кто
подходит своим матерям. Мамочка Джереми Дорлина не уставала изумлять, да и
мамочка Роберта Кенигсберга, еще одного придурка, оказалась приятным
сюрпризом, - мать, про которую поговаривали, что у нее лучшая корма после
сорока во всем Эджвере. У всех христиан, разумеется, мамочки были уродины,
за исключением Питера Пиллоу, сына приходского священника, в чьей матери
чувствовался тонкий шарм застенчивой, но поддающейся траху монашки.
Ричард Коун весь семестр ходил в коричневых вельветовых штанах,
голубой клетчатой рубашке с воротником семидесятых годов, спрятанным под
высокое горло темно-синего свитера, и сером твидовом пиджаке. Как
выяснилось, стоило посмотреть и на его отца: тот тоже явился в коричневых
вельветовых штанах, голубой клетчатой рубашке с воротником семидесятых
годов, спрятанным под высокое горло темно-синего свитера, и сером твидовом
пиджаке.
Большинство азиатских мамаш пришли в лучших своих сари и изящно
скользили по безликим коридорам - они смотрелись абсолютно неуместно, хотя
порой относительно сексуально, а в кильватере у них тащились странноватые
дочки им под стать. Все еврейские мамочки Эджвера (не считая миссис
Конигсберг) выглядели испуганными и одинаковыми: высокие каблуки, линялые
джинсы, меховые жакеты и завитые рыжие волосы до плеч. С таким слоем
макияжа, что им приходилось весь вечер дуться, чтоб он не начал
отваливаться кусками. Стэнморские еврейские мамочки сошли бы за унылый, но
чрезмерно разодетый оркестр, и лишь Хэмпстед и Голдерс-Грин одевались хоть
с каким-то вкусом.
Евреи, гнездившиеся вдоль Столичной линии метро, включая и мою семью,
довольствовались смиренной безликостью.
Христианский материнский блок по большей части располагался во второй
зоне лондонского метро, и еще странная кучка - в районе третьей зоны.
Четвертая и дальше - совсем никудышные.
Отцы делились на две группы: смуглые и белые. В остальном они были
абсолютно неразличимы, и распознать их можно было лишь по автомобилям.
Сексапильность автомобиля также соответствовала зонам лондонского метро:
Хэмпстед похвалялся эксцентричным "поршем", Уотфорд и Барнет рассеялись по