"Кэтрин Сатклифф. Одержимое сердце " - читать интересную книгу автора

просто не могу его видеть, не могу смотреть на него, и это меня пугает.
Я коснулась руки Адриенны, стараясь успокоить ее.
- Может быть, он тоже испытывает страх, миледи, - предположила я.
Она подняла на меня глаза.
- Вы... вы останетесь с ним? Поможете ему? Он отчаянно одинок. У него
никого нет, кроме сына. Ребенок - смысл его жизни, потому что только он
принимает Ника таким, какой он есть. Если бы не мальчик...
- Я понимаю...
- Вы мне верите?
- Конечно.
Уже обернувшись к двери, она, прежде чем ее закрыть, бросила на меня
последний взгляд.
Снова вокруг сгустилась темнота. Внутри меня сковал холод, и
единственное, о чем я могла думать, - это о ребенке, находившемся во власти
Ника. И тут я поняла, что должна делать, что мне следовало предпринять в
такой же степени ради себя, как и ради него.
И тут я услышала смех, тихий и низкий, столь же холодный, как порыв
сквозняка, поднимавший и раздувавший мои юбки и заставлявший меня дрожать.
Он был таким же иллюзорным, как тень, в которой я стояла, чернее темноты, он
заполнял пустоту коридора. Смеющийся мужчина шагнул в пятно света, и я
смогла разглядеть, что на нем смокинг зеленого бархата и белая батистовая
рубашка. Шейный платок дорогого белого шелка небрежно завязан и сколот
булавкой из нефрита величиной с кошачий глаз, тускло поблескивающей в свете
свечей.
- Вы видите, - сказал он, - вы видите...
Я стояла в своей комнате, прислушиваясь к шагам милорда, становившимся
все глуше по мере его удаления. Снова наступила тишина. Когда-то я мечтала о
покое уединения, но эта гулкая тишина действовала на меня угнетающе, и я
вздрогнула. До этой минуты я не сознавала, насколько одинока...
А теперь каждой клеточкой почувствовала свое одиночество.
Попытавшись отделаться от этого ощущения, я переоделась в ночную
рубашку и забралась в постель. Неотрывно глядя на ровное пламя свечи,
стоявшей на моем туалетном столике, я снова и снова пыталась убедить себя,
что поступаю правильно. Назад пути не было.
Пламя свечи затрепетало, и к потолку поднялась тонкая струйка черного
дыма.
Вдруг послышался крик, долгий, пронзительный, полный муки, от которого
руки мои задрожали, а сердце чуть не остановилось.
Спрыгнув с постели, я бросилась к окну и открыла его, жадно вдыхая
ворвавшийся в комнату ледяной воздух. И снова раздался крик, теперь уже
отдаленный. Прислушиваясь, я решила, что он шел откуда-то со стороны
конюшни. Впрочем, я была напугана, и слух мог меня подвести.
Подавив в себе дрожь, я сказала вслух:
- Генриетта. Это всего лишь Генриетта.
Потом я закрыла окно, задернула портьеры и снова забралась под одеяла.
Я еще долго сидела на постели, прижимая к груди подушку и глядя на ровное
пламя свечи.

Глава 4.