"Жан-Поль Сартр. Грязными руками (Пьеса в семи картинах) " - читать интересную книгу автора

людей уважать самих себя.
Хёдерер. Неужели?
Жорж. Он так сказал.
Уго. А вы для того, чтобы нажираться вволю. Это ваши слова.
Хёдерер. За чем же дело стало? Вот вы и договорились.
Слик. Это как?
Хёдерер. Слик! Разве ты мне не говорил, что тебе было
совестно голодать? (Придвигается к Слику, ждет ответа, но не
получает его.) И ты места себе не находил, потому что не мог
думать ни о чем другом? И что двадцатилетний парень может заняться
чем-нибудь более стоящим, чем все время искать, чего пожрать.
Слик. Не надо было об этом говорить в его присутствии.
Хёдерер. Разве ты не рассказал этого мне?
Слик. Ну и что?
Хёдерер. А то, что ты хотел получить жратву и еще кое-что в
придачу. Это "кое-что" он называет самоуважением. Пусть называет.
Каждый может употреблять какие угодно слова.
Слик. Это не самоуважение. Мне не по душе, чтобы "это"
звалось самоуважением. Он в голове своей находит слова, он думает
головой.
Уго. А чем ты мне прикажешь думать?
Слик. Иногда приходится задницей думать. Конечно, я хотел
положить этому конец. Хоть передышку получить на время, чтобы
подумать о чем-нибудь другом. Но тут дело не в самоуважении. Ты
никогда не голодал, а нам мораль читаешь, как дамы-патронессы,
которые заходили к моей матери, когда она валялась пьяная, и
говорили, что она себя не уважает.
Уго. Не так все просто.
Жорж. Ты голодал когда-нибудь? Спорим, что тебе, наоборот,
приходилось дышать воздухом перед обедом, чтобы нагулять аппетит.
Уго. Вот это верно, приятель,- аппетита у меня никогда не
было. Посмотрел бы ты, как меня фосфатами пичкали,- половина
оставалась, представляешь! Мне раскрывали рот и приговаривали:
ложку за папу, ложку за маму, ложку за тетю Анну,- и запихивали
ложку глубоко в рот. И все же я рос, представь себе. Но не
толстел. Тогда меня заставили пить свежую кровь на бойне - я был
бледненький. С тех пор меня от мяса воротит. Отец каждый вечер
повторял: "Этот ребенок не хочет есть..." Каждый вечер одно и то
же: "Ешь, Уго, ешь, иначе заболеешь". Потом мне прописали рыбий
жир, это был предел всему: тебя пичкают лекарством, возбуждающим
аппетит, а в это время другие готовы продать себя с потрохами за
кусок мяса. Я из окна видел, как они проходят и несут картинки с
надписью: "Дайте хлеба". И я садился за стол. Ешь, Уго, ешь.
Ложечку за безработного сторожа, другую за старуху, что собирает
картофельные очистки на помойке, третью за семью плотника, который
сломал ногу. Я ушел из дома. Вступил в партию, и тут та же песня:
"Ты никогда не голодал, Уго, не суй нос не в свое дело. Что ты
понимаешь! Тебе никогда не хотелось есть". Согласен, я никогда не
голодал. Никогда в жизни! Может, ты скажешь, что мне сделать,
чтобы вы меня больше этим не попрекали?