"Сергей Венедиктович Сартаков. Свинцовый монумент" - читать интересную книгу автора

Утром, когда на всю казарму прогремела команда: "По-одъем!", Андрей
вскочил под впечатлениями ночных сновидений и в предощущении того, что снова
придется бежать на плац по тревоге, хватая винтовку и шанцевый инструмент с
пирамиды, потом шагать по скользкой дороге на стрельбище и там ежиться под
леденящей поземкой, негнущимися пальцами нажимать на спусковой крючок. А
пули снова полетят "за молоком", и командир дивизии Зыбин своим твердым,
непреклонным голосом будет делать ему новый выговор.
Но все оказалось совершенно привычным. Вскочили, заправили койки,
умылись и выстроились на утреннюю перекличку. Старшина оглядывал роту
весело, накладок не было. А перед тем как распустить ее, он приказал:
- Путинцев, выйти из строя!
Тихонько переминаясь с ноги на ногу и наливаясь краской стыда, Андрей
стоял в ожидании сердитых наставлений старшины.
Но тот, повернувшись к Андрею, сказал вполголоса и с сочувствием:
- Боец Путинцев, а дело-то получается кислое. Тебя с политруком в штаб
дивизии вызывают.
Он говорил доверительно и на "ты", явно жалея молодого парнишку.
Старшина уже знал, что Зыбин раздраженно сорвал стенгазету - подумать:
сорвал стенную газету! - где Путинцев нарисовал каких-то тараканов, которых
принял комдив за живых. В чем тут вина Путинцева? И зачем вызывают
политрука? Стало быть, по стенгазете вообще разгон большой предстоит.
- Товарищ старшина, мне здорово попадет? - тронутый его доверительным
тоном, спросил Андрей.
- Откуда я знаю? Время нынче военное. - Старшина многозначительно нажал
на последнее слово.
На политзанятиях командир роты Кобцев тоже говорил о войне. А после
него политрук Ярославцев подробно рассказывал о тех обстоятельствах, которые
вынужденно привели Советский Союз к вооруженному отпору.
Андрей слушал и думал, что, конечно, если война началась, в сердце
своем каждый боец должен считать себя фронтовиком. И ему вспоминались
рассказы отца, прораба Федора Ильича о германской, империалистической войне
и о войне гражданской. Отец счастливо избежал ранений, а Федор Ильич и
порубленный и простреленный. Но о войне и тот и другой говорили, что, если
защищаешь Родину, свое правое дело, о смерти не думаешь. То есть думаешь, но
не о том, как и где укрыться от нее, а как ее победить. Потому что смерть на
войне одолеть можно только смелостью. А того, кто от смерти прячется, она
непременно сама найдет.
Он весь ушел в свои мысли. "Надо чувствовать себя и здесь как в бою", -
говорил политрук. Но ведь как это чувство себе ни внушай, а спать ты будешь
все-таки на чистой постели, в теплой казарме, строго по часам заниматься
боевой и политической подготовкой, ходить в столовую, в клубе смотреть
кинофильмы, а на стрельбище посылать свои пули в деревянные щиты. И оттого
что здесь ты попадешь даже в десятки, в самое яблочко, там, на Карельском
перешейке, от этого ничего не изменится, не рухнет бетонно-стальная "линия
Маннергейма", и своим метким выстрелом здесь, на учебном полигоне, там, в
кровавом бою, ни одному советскому бойцу жизнь не сбережешь. Надо, конечно,
надо чувствовать себя фронтовиком, но этого мало...
- Красноармеец Путинцев, почему вы не слушаете? - недовольно спросил
политрук. - Что вы уперлись взглядом в окно? Кроме снега, там нет ничего.
За окном действительно кружилась легкая метелица, смутными силуэтами