"Сергей Венедиктович Сартаков. Свинцовый монумент" - читать интересную книгу автора

- Оля... Олечка... - едва вымолвил он.
Но щелкнул выключатель, в глаза ударил яркий электрический свет.
Волшебная сказка исчезла, перед Андреем стояла Ольга, такая, как всегда в
читальном зале; лучисто улыбающаяся, но очень далекая и серьезная.
- Мария Георгиевна! - крикнула она, и голос гулко пронесся по
коридору. - Иду-у! Никак не могла руки от замазки отмыть.
Андрей шел домой как оглушенный. Он хотел защитить Мирона, а выходит,
предал его. Ощутив этот первый девичий поцелуй, почему он радостно зашептал:
"Оля... Олечка", а не оттолкнул ее? Что она: играет с ним, как играла с
Мироном, или прикоснулась своими губами к его губам просто так, потому что и
Мирон хороший, и он, Андрей, тоже очень хороший?
Понять, что же произошло, он не мог. Но он твердо знал, что теперь он
сможет глядеть на Ольгу открыто, и не только из своего дальнего уголка. Он
часто будет с ней и разговаривать, и вместе с ней об руку пойдет по дорожкам
городского сада, и... может быть, снова она его поцелует.
И еще знал Андрей, что вот теперь наконец ему удастся нарисовать Ольгин
портрет таким, каким он в мыслях ему видится. Он близко рассмотрел ее глаза
и еще ближе такое милое, нежное лицо. Губы...
Все свои рассуждения он переводил на Мирона, убеждая себя, что
действует только в его интересах, ведь Оля и Мирон обязательно должны
пожениться, а безотчетно хотел, чтобы, вновь встретившись с Ольгой, она ему
и только ему и о нем, об Андрее, говорила: "Какой ты хороший парень... и
глупый..."
Дома он сразу же кинулся к полке, на которой лежала папка с его
рисунками, эскизными набросками портрета Ольги. Папки на месте не оказалось.
Вот так так!
- Мама, а где же... - в смятении Андрей не мог выговорить последние
слова.
Мать в комнате что-то строчила на швейной машинке. Сообразив, что он
ищет, откликнулась немного виновато:
- Ой, Андрюшенька, прибиралась я да папочку твою нечаянно уронила. Все
из нее рассыпалось, а пол был мокрый. Вот я тут по постели раскидала. Давно
уже высохло. Не горюй, ничего не попортилось.
Она собрала все в одну стопочку, принесла на кухню, положила на стол.
Андрей успокоился. Он изрядно проголодался и теперь жевал корку черного
хлеба, оставшуюся после обеда в плетенной из соломы корзиночке.
- Откуда, из какого журнала ты срисовал эту красотку? - спросила мать,
веером раскладывая несколько особенно приглянувшихся ей набросков. - Или на
духовом мыле я такую видела?
- А правда, мама, она очень славная? - ускользая от прямого ответа,
сказал Андрей. И вместо "красивая" выговорилось у него "славная", потому что
красивой действительно могла быть и безымянная картинка на упаковочной
бумажке туалетного мыла, а славной только живой человек, девушка, которую
знаешь по имени и в лицо. И по первому с ней поцелую.
- Мордашечка миленькая у нее, прямо прелесть, - согласилась мать, с
прежним добродушием разглядывая эскизы, - а вот глаза нехорошие. С хитрецой,
неискренние.
- Мама, да ты что? - У Андрея сразу прорезался густой бас. - Как раз
наоборот. Особенно мне ее глаза удались. Совсем как живые. И вся она...
- Так я ведь в этом, как нарисовано, ничего не понимаю, - растерянно