"Сергей Венедиктович Сартаков. Свинцовый монумент" - читать интересную книгу автора

рассказывать.
Они шли неторопливо, Федор Ильич просил Андрея сбавить шаг - хватался
за поясницу, - и вели разговор о чем придется. О дровишках к зиме: хорошо бы
достать горбыля или необрезной рейки на лесопильном заводе. О щедром урожае
орехов в тайге: вот бы съездить артельно туда на недельку. О железной
дороге, которую вроде бы собираются проводить вблизи их города, ну тогда
такие дела пойдут. О судебном процессе над бухгалтером районной конторы
"Утильсырье", растратчиком фантастически крупных сумм...
- А ведь контролер государственный, - с укором сказал Федор Ильич, -
каждую копеечку, как она расходуется, проверять бы должен. Этот же греб себе
в карман, фальшивые накладные на тысячи рублей выписывал. А где они, тысячи
эти? Обогатился чем? Тюремной камерой лет на десять. - И вздохнул тяжело: -
А все бабы. Бабы до тюрьмы довели.
- Дядя Федор (прораб любил, когда на работе кто помоложе так его
называли), а почему - бабы?
Он посмотрел на Андрея. Румян, круглощек, даже слабый пушок на верхней
губе у него еще не пробивается.
- Объясняй тебе, не поймешь. Рано еще. Хотя эвон какой уже длинной
жердью вымахал! Словами рассказать все можно, а чтобы понять -
перечувствовать надо. Знаю я этого бухгалтера - Мурычев, - вместе - Колчака
колошматили. Отважный, смелый боец, товарищ надежный. А женился плохо. Вот
тебе и все. И пропал теперь человек.
- К подлогам жена его подбивала? По жадности?
- Так и знал я! Другая мысль тебе и прийти не может. По опыту
житейскому твоему.
- А какая другая мысль прийти должна бы?
- Не говорю: должна. Пусть и до седых волос не приходит. Постарайся,
чтобы не приходила. А женился плохо он потому, что радости от жены как от
жены у него не было. Сказать так: жил с ней как в холодном погребе. Бывают
женщины такие. Потянулся к другой. Это же самая злая тоска к другой тянет,
когда дома без тепла, без радости. Удержу нет. Подать бы ему на развод.
Ребенок. Знает он, и жена будет против. Куда же она, разведенка, с ребенком
потом? Если бросит ее. И по общественной линии проработают так, что в глазах
позеленеет. А к другой-то бабе любви у него не было. Просто с мужской тоски
к ней тянулся. Баба это видит, опытная, с расчетом. Ищешь, голубчик, у меня
утешения - возмести. И возмещал. Да ведь радость от нее получал тоже,
сказать так, по фальшивой накладной. Когда без любви-то. Выходит, тоска еще
злее. Откачнулся от этой, сразу нашлась новая. Утешила. Они ведь,
утешительницы эти, словно осы, чуют издали, где варенье на меду варится. Так
и пошло потом, сказать, по конвейеру. Где последнюю границу чести и совести
своей он перешел, кто там разберется. Привлекли к суду не за моральное
разложение - за растрату. А тут, конечно, вывернулась изнутри и эта
сторона, - Федор Ильич снова внимательно посмотрел на Андрея. - Знаю я и
сейчас, как мысль твоя работает.
- Скажите, дядя Федор.
- Поделом вору и мука. Есть такая старинная поговорка. Что же, думаешь
ты правильно. И поставь меня судьей над Мурычевым, я бы тоже его к десятке
приговорил. За растрату. И со всей жестокостью отметил бы в судебном
приговоре моральное разложение.
- Вы чего-то недоговариваете. - Андрей заметил словно бы трещину в