"Сергей Венедиктович Сартаков. Свинцовый монумент" - читать интересную книгу автора

- Роня, куда же ты? - воскликнула мать. Она не любила, когда вот так,
не дожидаясь старших, кто-нибудь из сыновей вскакивал с набитым ртом. -
Андрей! А ты?
- Мама, я опаздываю, - сказал Мирон, - я скоро вернусь.
- И я тоже, - сказал Андрей, памятуя, что он должен потихоньку вынести
цветы.
- Спасибо даже забыли сказать! - вдогонку им сердито крикнула мать.
- Спасибо! - из сеней отозвался Андрей.
Мирон быстро переодевался. Руки у него вздрагивали, застегивая
воротник, он никак не мог попасть пуговицами в петли, косо заправил рубашку
в брюки, и Андрей помог ему привести себя в порядок. Спросил в недоумении:
- Да что с тобой?
- Ничего, брат Андрей, ничего... Нельзя же, чтобы Олечка раньше меня
пришла.
- Когда вас ждать?
- Не знаю... Не знаю... Ну что ты спрашиваешь? К ужину! Иди скорей за
ворота.
Андрей понял: Мирон боится, что выйдут в сени отец или мать, увидят
кувшинки. И начнутся расспросы, а всякое лишнее слово Мирону сейчас тяжело
выговаривать - волнение горло сдавливает.
"И чего он так? - подумал Андрей, послушно выбегая за ворота с букетом
и пытаясь проникнуться настроением брата. - Гулял он в саду и вчера со своей
Ольгой, и завтра опять же встретятся, и потом будут вместе вообще каждый
день. А тут прямо побелел весь. Неужели так страшно ему сказать Ольге эти
слова? Один ведь раз только их выговорить".
И когда Мирон, щеголевато одетый, в новом костюме, поскрипывающих
ботинках, в то же время словно бы потерявший обычную свободную осанку,
скрылся за углом, Андрей покрутил головой. Вспомнились недавние слова отца о
том, что у каждого человека совесть своя, и не объяснить, кому ее веления -
пушинка на плечах, а кому - бревно лиственничное. Вот, наверно, и любовь
тоже. Мирону досталось от корня, комлистое бревно. Ну ничего, он донесет. А
когда скажет Ольге те самые слова, так и земли под ногами не почувствует.
И ему захотелось это как-то изобразить на листе ватмана. На память
Мирону и Ольге. Такой особенный день. Обычно Андрей рисовал сразу пером.
Теперь он взял остро отточенный карандаш и попробовал набросать сюжет: два
человека как бы в полете, стремятся друг к другу навстречу. И удивился.
Ничего не получалось. Людей, да еще в движении, он вообще рисовать не умел.
В них было все, только не было жизни. А тут и сходства простого с Мироном и
Ольгой добиться не мог. Два сладеньких ангелочка, только без крыльев. Без
конца он стирал свои наброски резинкой и менял композицию. Выписывал фигуры
то крупней, то помельче. Отдельно рисовал их лица анфас и в профиль. Нет,
карандаш решительно не слушался художника.
Тогда Андрей схватил свое любимое перо, флакончик туши. Может быть, все
дело именно в несмелости? Надо было начинать без всяких предварительных
карандашных проб. Раз! Раз! Вот так. Так. И застонал от досады на самого
себя: столь беспомощно никогда еще не водила пером его рука. Оно тыкалось в
бумагу, оставляло на ней брызги, похожие на фонтанчики, не то чертило жирные
полосы, которые потом сливались в крупные кляксы.
Однако сдаваться было не в правилах Андрея.
"Ладно, - подумал он, - не выходит, не надо, я их изображу вместе