"Сергей Венедиктович Сартаков. Свинцовый монумент" - читать интересную книгу автора

Мирон вернулся из бани какой-то особенно красивый, аккуратно
подстриженный. Кинул в угол сверток с грязным бельем, присел на крыльцо,
заметил, что мать возле сарая собирает щепки, наверно, для того, чтобы
растопить плиту, готовить обед.
- Мам, а дровишек наколоть не надо?
- Обойдусь пока, - отозвалась она.
- А я все-таки наколю. В запас. Пригодятся.
Выволок из сарая несколько чурбанов, березовых, самых толстых и
суковатых, и с наслаждением, придыхая, начал крушить их топором, раздирать
со скрипом, когда отвалиться поленьям не давали сучки. Расправившись с
дровами, он принялся копать дернину, не тронутый еще лопатой угол огорода,
где мать предполагала осенью посадить малину. Андрей прикрикнул на брата:
- После этого снова в баню пойдешь!
Мирон всадил лопату в землю, помахал руками, как птица крыльями,
рассмеялся:
- Да мне же хочется разогреть себя. Сколько пару на каменке ни
поддавал, все казалось, по озеру над ледяным родничком плыву.
- Может, простудился?
- Ничего ты, Андрей, не понимаешь, - сказал Мирон и пошел к дому,
поглядывая на солнце. - А картинки, что я просил, приготовил?
Андрею захотелось ответить подковыркой. Высокомерный упрек брата, что
он ничего не понимает, задел его самолюбие. Это Мирон не понимает, что с ним
происходит, а со стороны всегда виднее. Как-нибудь потом он изобразит в
лицах "день Мирона накануне признания в любви". Пусть и Ольга тогда
посмеется. Ей-то ведь сам Мирон не расскажет, как ночью под проливным дождем
рвал на озере белые кувшинки и чуть не утонул. Не расскажет, как раздирал
руками суковатые поленья и за полчаса перекопал столько проросшей корнями
твердой земли, сколько матери и за день бы не одолеть.
Теперь они, сидя вместе на крыльце, дружно разглядывали рисунки,
которые Мирон почему-то упорно называл картинками. Пчела на клевере Мирону
тоже понравилась, но, когда Андрей стал ему объяснять символику, он
присвистнул:
- Тогда и пчела не годится. Олечка и пчела. Она же вся... Ну, я не
знаю, почему утром сказал "стрекоза". Может, потому что она всегда словно бы
в вышине, в небе, и крылышки у нее тонкие и прозрачные. Сквозь них солнышко
светится. И я картинки эти, пойми ты, не в подарок хотел принести; ей
подарок - кувшинки, а картинки твои, чтобы знала она, глазами своими
увидела, какой умелый брат у меня. Про тебя, про всю нашу семью чтобы полнее
знала она. Жить-то ей в нашем доме.
- А почему ты раньше ни разу с ней не пришел? Знакомилась бы со всеми
она помаленьку. И мы с ней тоже.
- Да понимаешь... - Мирон запнулся, не зная, как ответить. - Ну, в
общем, какая разница - раньше или теперь. Придем сегодня.
- Ты говорил: насовсем.
- И сейчас говорю. Не то что сразу ей насовсем и остаться сегодня. Мы
придем, чтобы родителям объявить... Вот ты не можешь понять, - вдруг
обрадовался Мирон, что нашел нужные слова, - а она и я, оба мы понимаем.
Хотя между собой не говорили об этом. Друг у друга мысли вполне мы
угадываем. Скажем, приходить ей, себя показывать. Что она, товар? Или на