"Сергей Венедиктович Сартаков. Философский камень (Книга 1) " - читать интересную книгу автора

Надо дойти вот до этой чернеющей в ночи сосны. Потом до той. Потом
еще... И еще... И все время еще... Потому что, если остановишься, - конец...
А если пойдешь, после каждой сосны впереди снова будет начало. И надо
идти...
...В поселок Тимофей прибрел только к полудню, едва переставляя ноги от
голода и усталости. Небо, серое, хмурое, низко нависло над тайгой. Сыпалась
колючая, мелкая изморозь. С реки тянул ветерок, а на открытых местах
струилась белая поземка.
Вчерашние следы все замело, заровняло, будто здесь вовсе и не проходил
обоз беляков. Но - непонятное дело - Тимофей не видел у входа в поселок и
ничьих свежих следов. Над крышами домов, хотя стоял сильный мороз, не
курились дымки. И главное, Тимофея поразила тишина: не слышалось обычного
веселого собачьего лая. А когда он поравнялся с первой избой, увидел, что
окна в ней запушены таким слоем инея, какой ложится на стекла заброшенных,
нежилых домов. Жердевые ворота стояли распахнутыми настежь и слабо
поскрипывали на легком ветерке.
Так было и во втором доме. И в третьем. Его изба, четвертая, стояла в
ряду последней. Но Тимофей уже угадывал: и там он увидит то же самое.
Ноги у него теперь вовсе не шли, подламывались. Предчувствие страшной
беды сжимало сердце. А перед глазами вставал поручик Куцеволов с угрожающе
занесенной над головой витой плетью, которую тот показал Тимофею,
поворачивая свой отряд карателей с таежной дороги.
И все, что было с Тимофеем от самых малых лет и до этой минуты, все, о
чем он думал и размышлял, пока доверчиво вел обоз врагов к Московскому
тракту, а потом, пеший, тащился к дому по долгой, казалось, бескрайной,
стылой тайге, - все это перестало для него существовать. Кончилось.
Открывалось начало, суровое начало какой-то вовсе не известной жизни.
Тимофей стоял посредине избы, продуваемой низовым ветром, обметанной по
углам светлой, льдистой изморозью. Стоял над телом матери без слез, закусив
губу и стиснув кулаки.


4

Виктора бил тяжелый озноб. Перед глазами вращались красные и зеленые
круги. Все виделось будто в густом тумане. Он шел куда-то. А может быть, и
не шел. Может быть, его несли. Или везли на санях. Бурлило, ухало,
скрипело...
Потом наступила короткая, светлая тишина, и тогда ему казалось, что он
проваливается в горячую яму, летит, летит, достигнуть дна никак не может, а
в оба уха ему больно ввинчивают тонкие железные болты. Он кричал, звал на
помощь отца. Но крики гасли у самых губ. Один раз ему ответно послышался как
будто бы голос отца: "Федор! Федор!.." Какой Федор? Он ведь не Федор -
Виктор. Хотел спросить: "Почему Федор?" Но болты вошли в уши еще больнее,
глубже, и наступила уже не короткая прерывистая, а долгая и черная тишина...
Он снова стал видеть, слышать все и все понимать лишь через несколько
дней. И первое, что понял: он едет в поезде.
Было тепло, хорошо. Вагон мягко покачивало. На стыках рельсов колеса
знакомо выстукивали свое "та-та-та, та-та-та", совсем так, как было
когда-то, еще до Новониколаевска, до Мариинска. И вагон очень похож на тот