"Евгений Сартинов. Пленники тайги" - читать интересную книгу автора

своей жуткой находки, хорошо в этот момент подошел Майгачи, да и Семен как
раз открыл глаза.
- Помирает, однако, - сказал Савелий, кивая головой на геолога.
Астахов на это ничего сказать не мог, только смотрел своими круглыми
глазами, жадно вслушиваясь в интонации людских голосов. Но Майгачи,
внимательно осмотревший вокруг, отрицательно покачал головой.
- Нет, видишь, осину грыз, значит жить хочет. Иди за оленем, в
стойбище повезем.
Именно за ту обглоданную кору Астахов и получил свою странную кличку
Муннукан - Заяц. А Найка словно взяла шефство над Семеном сопровождая его
везде и всюду.
Да, Астахов теперь стал другим. Кличка Пижон к нему уже никак не шла.
Хотя бритва по прежнему лежала в грудном кармане, но Семен уже давно не
пользовался ею. Окладистая борода сильно изменила его облик, но основные
изменения произошли в душе геолога. От его раны осталась лишь еле заметная
хромота, гораздо дольше заживали раны душевные. К жизни он возвращался
долго, словно заново рождался, первое время даже не мог говорить, просто
воспринимал кажды глоток свежего воздуха и каждый прожитый день как чудо, с
восторгом и слезами на глазах. Даже первый выпавший снег потряс его своей
девственной чистотой, словно и не было прожитых им ранее двадцати восьми
зим. Что-то надломилось нем, исчезло было честолюбие, да и вся прежняя
жизнь казалась слишком суетной и пустой. Истинным осталось только это:
тайга, снег, небо над головой. Простая и во многом первобытная жизнь
эвенков как нельзя более устраивала этого новог Астахова. Свое нынешнее
спокойствие он воспринимал как божью благодать, да и природу научился
воспринимать не как прежде - разумом, а совсем по другому - сливаясь с ней
всей душой.
Слава богу, что в третьей оленеводческой бригаде колхоза "Светлый
октон"- "Светлый путь", давно уже сели батареи старенькой рации, так что ни
кто во всем остальном мире не узнал что подранок Семен Астахов остался жив.
Воспоминания преследовали Семена всю его долгую и нелегкую дорогу.
Начало апреля в этих местах еще лишь начало весны, и не вериться что где-то
уже во всю цветут вишневые сады. Высоко поднявшееся солнце к концу дня
растапливало снег до состояния каши, и Астахов местами проваливался по
пояс, не помогали даже короткие и широкие самодельные эвенкские лыжи. Хотя
затем сильный ночной мороз снова сковывал снег до бетонной жесткости, но
неумолимое дневное тепло с каждым днем все больше и больше съедало снежное
покрывало тайги. Талая вода, снежница, уже стекала к руслам рек и текла по
верх льда кисельной гущей, промерзающей за ночь, и еще больше увеличивающим
слоеную, как хороший торт, наледь. Временами в узких местах реки наледь
вспучивалась многометровым бугром, и Семену не оставалось ни чего другого,
как долго и нудно рубить ступеньки, и таща на поводке повизгивающую Найку
карабкаться наверх. Темный, словно полированный лед не оставлял ему ни
какого выбора, зато по другую сторону они скатывались за какие то секунды,
со смехом и неизбежными воспоминаниями Семена о детских горках и Новогодних
праздниках.
В первый же день Астахов имел возможность подстрелить кормившегося в
лесном распадке лося, но не стал этого делать. Для него эта добыча была
через чур обременительна, а бросать добытое мясо он не привык. Зато Семен
подстрелил на заранее разведанных лунках двоих тетеревов - косарей, там же,