"Бенедикт Сарнов. Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев " - читать интересную книгу автора

воссозданы им в романе "Война и мир", Кузминская точно называет, кого именно
из ее родственников и знакомых Толстой вывел в своем романе и под какими
именами: "Борис Друбецкой - это Поливанов. Графиня Ростова - живая мама. А
Наташа это я!"
Казалось бы, это должно было сильно рассердить Толстого. Во всяком
случае, если его раздраженные уверения, что он никогда не занимался
списыванием реально существовавших людей, а случись ему заняться таким
пустяковым делом, он просто стыдился бы печататься, были искренни, прочитав
(или услышав) безапелляционное утверждение сестры своей жены, что Наташа
Ростова - это не кто иная, как она сама, Лев Николаевич должен был хотя бы
мягко попенять свояченице, разъяснив ей, что она заблуждается, что на самом
деле Наташа Ростова - вовсе не она, не Таня Кузминская, и не другая
какая-нибудь девочка или молодая женщина, а "вообще НИКТО, как и всякое лицо
романиста".
Толстой, однако, этого не сделал.
Мало того! Он даже подтвердил однажды, что нахальное заявление его
свояченицы, будто Наташа Ростова - это она, и в самом деле не так уж
безосновательно.
8 декабря 1866 года Лев Николаевич написал письмо художнику Башилову,
который работал над иллюстрациями к "Войне и миру". Особое внимание в этом
письме он уделил рисунку, на котором была изображена Наташа.

ИЗ ПИСЬМА Л. Н. ТОЛСТОГО М. С. БАШИЛОВУ

Я чувствую, что бессовестно говорить Вам теперь о типе Наташи, когда у
Вас уже сделан прелестный рисунок; но само собой разумеется, что вы можете
оставить мои слова без внимания. Но я уверен, что вы, как художник,
посмотрев Танин дагерротип 12-ти лет, потом ее карточку в белой рубашке
16-ти лет и потом ее большой портрет прошлого года, не упустите
воспользоваться этим типом и его переходами, особенно близко подходящим к
моему типу.

Выходит, сам Толстой как бы подтверждает, что его Наташа - это Таня
Кузминская. Ну, если даже и не совсем Таня, то, во всяком случае, облик Тани
"особенно близко подходит" к созданному им "типу".
Но как же тогда нам быть с его решительным утверждением, что "та
деятельность, которая состоит в описании действительно существующих лиц" не
имеет решительно ничего общего с тою, которой он всю жизнь занимался?
Чем больше читаешь писем Толстого, тем более странным и непримиримым
кажется это противоречие.
С одной стороны, Толстой не устает подчеркивать, что описание
действительно существующих или существовавших лиц не имеет ничего общего с
работой настоящего писателя.
С другой стороны, он то и дело обращается к родственникам, друзьям и
знакомым с такими, например, просьбами:

ИЗ ПИСЕМ Л. Н. ТОЛСТОГО

Таня, милый друг, сделай мне одолжение. Спроси у Саши брата, можно ли
мне в романе, который я пишу, поместить историю, которую он мне