"Бенедикт Сарнов. Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев " - читать интересную книгу автора

пиковую даму, а не на туза... Вспомните, с чего началось наше расследование.
Вам хотелось, чтобы повесть завершилась счастливым концом. То есть чтобы
Германн выиграл свои деньги, унес их домой и начал вести ту спокойную,
богатую, безмятежную жизнь, о которой мечтал. Но такой финал был бы возможен
только в том случае, если бы Германн был человеком совсем уж бессовестным.
- Вы говорите так, словно это не от Пушкина зависело, какой конец
придумать своему собственному сочинению.
- А что вы думаете? - усмехнулся Холмс. - Это и в самом деле зависело
не только от него.
- А от кого же еще? - изумился Уотсон.
- В данном случае - от Германна. В других случаях от других его героев.
Хотите верьте, Уотсон, хотите нет, но тот или иной поворот сюжета в
художественном произведении очень часто определяет не воля автора, а воля
его героя.
- Вам угодно смеяться надо мною, - обиделся Уотсон.
- Вовсе нет. Я только повторяю то, что говорили о своей работе многие
писатели. Вот, например, замечательное признание Льва Николаевича Толстого.
Прочтите!
Холмс достал из своего бюро пожелтевший листок бумаги, исписаный
выцветшими от времени чернилами, и протянул его Уотсону. Тот углубился в
чтение.

ИЗ ПИСЬМА Л. Н. ТОЛСТОГО Н. Н. СТРАХОВУ.
26 АПРЕЛЯ 1876 ГОДА

Глава о том, как Вронский принял свою роль после свидания с мужем, была
у меня давно написана. Я стал поправлять и совершенно неожиданно для меня,
но несомненно Вронский стал стреляться.

- Надеюсь, вы обратили внимание, Уотсон, на этот странный оборот речи,
который употребил здесь Толстой, - сказал Холмс. - "Совершенно неожиданно
для меня". То есть словно это не он сам придумал, что Вронский станет
стреляться, а какая-то сила извне продиктовала ему такой неожиданный поворот
в сюжете его романа.
- Ну, это... Я думаю, это просто шутка... Толстой пошутил, вот и все...
- Конечно, в частном письме, к тому же обращенном к близкому человеку,
умевшему понимать его с полуслова, Толстой мог говорить и не вполне
серьезно. Но знаете, Уотсон, что-то уж слишком часто писатели, притом очень
разные писатели, шутили подобным образом. Притом совершенно одинаково.
Прямо-таки в одних и тех же выражениях. Вот, например, Пушкин сказал однажды
кому-то из своих приятелей: "Представь, какую штуку удрала со мной Татьяна!
Она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее".
- Ну, это-то уж явная шутка, - улыбнулся Уотсон.
- Как сказать! Лев Николаевич Толстой отнесся к этим пушкинским словам
вполне серьезно. Когда одна его собеседница стала упрекать его, что он
"очень жестоко поступил с Анной Карениной", он привел ей эти пушкинские
слова и добавил: "То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще
герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы".
- Вы что же, всерьез хотите меня уверить, что писатель может желать
своему герою добра, искренно хотеть завершить свою книгу благополучным или