"Жозе Сарамаго. Поднявшийся с земли " - читать интересную книгу автора

речи падре Агамедеса и мысленно сравнивал их с тем, что запомнил из
листовок, которые потихоньку совали ему дружки, и в простоте своей думал,
что если бумажкам этим он хоть отчасти верит, то ни единому слову падре
Агамедеса - нет. Да похоже, что падре и сам-то не верит в то, что говорит:
уж больно он кричит и брызгает слюной, служителю господа это не пристало.
После мессы Жоан в толпе прихожан выходит на церковный двор, там и
Фаустина - на молитве она стояла вместе с женщинами, - а потом отправляется
с приятелями выпить стаканчик вина - всегда один-единственный и всегда за
свой счет, хоть приятели и потешаются над этим: Жоан, ты ж не грудной, но он
только улыбается в ответ, и улыбка его все объясняет, и шутники замолкают, и
кажется вдруг, что с перекладины под потолком всего минуту назад сорвалось
тело самоубийцы с петлей на шее. Ну, хорошо ль говорил нынче наш падре,
спрашивает один из друзей, а он сроду не ходил к мессе - таких в Монте-Лавре
всего двое-трое, - и спрашивает он с издевкой. Проповедь как проповедь,
снова улыбается Жоан и ничего больше не добавляет, потому что ему пошел уже
четвертый десяток, а с одного стакана язык не развяжется. А листовку-то дал
ему этот самый человек, Сижизмундо, и они переглядываются, и тот подмигивает
Жоану и поднимает свой стакан: Твое здоровье.


* * *

Антонио Мау-Темпо ходил в подпасках, когда за то же занятие принялся и
Мануэл Эспада, а взяться за это дело, не требующее ни ума, ни сноровки, ему
пришлось потому, что никакой другой работы он себе отыскать не мог: на всю
округу ославили его забастовщиком и смутьяном, его и троих его товарищей.
Антонио, как и все жители Монте-Лавре, знал об этом происшествии, а
поскольку он еще не совсем вышел из детского возраста, то находил, что
поступок Мануэла очень похож на то, как он сам взбунтовался против пастуха,
который так любил жарить сосновые шишки и лупить посохом, однако поделиться
своими мыслями с Мануэлем Антонио не решился: шесть лет, которые их
разделяли, - большой срок; мальчишке нелегко найти общий язык с юношей, а
юноше - со взрослым мужчиной. Пастух, под началом которого они теперь
находились, шевелился не проворней, чем обидчик Антонио, но его можно было
понять: он был уже стар, и ребята не обижались, когда он на них покрикивал,
кто-то кем-то всегда командует: пастух - подпасками, подпаски - свиньями.
Дни долгие, даже зимой, время тянется ужас как медленно, совсем не
торопится, тени передвигаются не спеша, а свинья, к счастью, не наделена уж
очень живым воображением, далеко она не уходит, а если и забредет
куда-нибудь - тоже не беда: метко пущенный камень или удар посохом по заду -
и вот она, тряся ушами, присоединяется к остальному стаду. Злобы она на
пастуха не затаит, память у нее, слава Богу, короткая, глядишь - через
минуту пасется как ни в чем не бывало.
У подпасков оставалось много свободного времени. Пастух спал под дубом,
а Мануэл Эспада повествовал о том, как он устроил забастовку, рассказывал
все как было - он вообще не любил врать, - а попутно сообщал Антонио ряд
теоретических сведений относительно того, что может случиться ночью, если
неподалеку на гумне ночуют поденщицы, и если к тому же поденщицы эти
приехали на заработки с севера одни, без мужчин. Антонио и Мануэл
подружились, мальчик восхищался невозмутимостью своего старшего товарища,