"Жозе Сарамаго. Поднявшийся с земли " - читать интересную книгу автора

примемся объяснять, как именно совершается каждая из этих работ, как и когда
и каким инструментом или орудием и кто ее совершает - мужчина или женщина?
И вот работает где-нибудь человек, и хорошо ему работается, или лучше
так: сидит человек у себя дома, уже отработав, и открывается дверь, и входит
к нему легавый - это ничего, что он на двух ногах, что имя у него
человеческое, - он пес, он зверь, - входит и говорит: Я тут бумагу принес,
надо подписать, это насчет того, чтобы в воскресенье съездить в Эвору на
митинг в поддержку испанских националистов, ну, против коммунистов, проезд
бесплатный, за счет хозяев или правительства, это одно и то же, на грузовике
поедете. Очень хочется сказать "нет", однако, как известно, молчание -
золото, и хозяин сидит, жует, притворяется, что не расслышал, но это не
помогает, и вошедший говорит теперь уже по-другому, с угрозой. Жоан
Мау-Темпо смотрит на жену - она тоже здесь, - а Фаустина смотрит на мужа -
вот ему-то вовсе не хочется здесь быть, - а легавый с бумагой в руке ждет
ответа - что ж мне ему сказать, не разбираюсь я в этих делах, не знаю я
ничего про коммунистов, хотя нет, кое-что знаю, на прошлой неделе видел
какие-то бумажки под камнями - краешек торчит, словно знак подает, и я
притиснулся к тем камням и незаметно бумажки достал, никто не видел, а
случись иначе, легавый тут же показал бы зубы, а может, сказали, вот он и
пришел проверить, отважусь ли я отказаться от этого митинга, не подписать,
этот пес не отвяжется, услышит и расскажет, мало ли из-за него народу
пострадало, надо что-нибудь придумать: скажу - нездоровится, скажу - надо
стену в крольчатнике подправить, ох, не поверит, а потом могут и забрать
меня. Ладно, давай бумагу, подпишу.
Жоан Мау-Темпо поставил свою подпись на листе, где уже стояли подписи
других и фамилии тех, за кого подписались "по просьбе" - таких, неграмотных,
было большинство. И когда Лягаш ушел дальше собирать подписи, нюхая воздух,
как гончая, - ах, подлец! - Жоану Мау-Темпо страшно захотелось пить, и он
стал пить прямо из кувшина, пытаясь залить водой внезапно вспыхнувшее в нем
пламя - пламя непонятного стыда: кто-нибудь другой на его месте выпил бы
вина. Фаустина что-то поняла, и ей не понравилось то, что произошло, но она
попыталась подбодрить мужа: Зато съездишь в Эвору, развлечешься - и ведь
бесплатно: привезут-увезут, жалко, нельзя Антонио взять, вот бы порадовался.
Фаустина говорила что-то еще, сама не понимая, что бормочет, но Жоан
Мау-Темпо очень хорошо знал, что слова в конце концов как прохладная рука на
лбу больного, ее движения не спасают, но приносят облегчение, и все-таки...
И все-таки нехорошо принуждать человека, а ведь они принуждают, я хотел
притвориться больным. Брось, сказала ему Фаустина, прокатишься в Эвору, отца
с матерью этим не опозоришь, правительство дурного не делает. Не делает,
повторил Жоан, а тот, кто, услышав этот диалог, закричал бы, что народ
погиб, тот опять же ничего не понимает: пора сказать, что народ живет в
глуши, что до него не доходят известия о творящемся в мире, а если и
доходят, то он их не понимает, ибо только ему одному ведомо, что стоит
сводить концы с концами.
И вот приходит день, настает условленный час, люди собрались на
повороте шоссе, а иные, пока не пришел грузовик, направились в таверну и там
на все наличные вспенили вином трехсотграммовые стаканы, вытянули губы
трубочкой, чтобы ощутить аромат и вкус лопающихся пузырьков пены, - ах,
вино, дай бог здоровья тому, кто тебя выдумал!
А некоторые - люди более разборчивые или сведущие - в таверну не пошли,