"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автора

которым склонны мы наделять Вселенную, проникнутая ли равнодушием иным,
остающимся - если только что-нибудь останется - от всеобъемлющей пустоты,
что последует за полным и окончательным концом всего сущего, - ночь
отвергала смысл и разумный порядок, которые правят миром, как кажется нам в
те часы, когда мы все еще продолжаем считать, будто сотворен мир этот был,
чтобы принять нас во всем безумии нашем. И в памяти Иосифа постепенно стал
делаться этот его сон все не правдоподобней и нелепей, стал блекнуть, и
тускнеть, и выцветать, опровергаемый этой ночью, и лунным светом, и спящим в
яслях младенцем, а больше всего - разумом человека, очнувшегося, овладевшего
собой и своими мыслями, которые, хоть и стали мирными и ласковыми, все же
еще способны были производить на свет таких чудищ, как славословие за то,
что солдаты, перебив стольких, пощадили, - разумеется, по лени и
небрежности - сына его возлюбленного. Одна и та же ночь укрывает плотника
Иосифа и матерей вифлеемских, об отцах же, равно как и о Марии, упоминать не
будем, не указывая причины подобного умолчания. Неспешно текут часы, и -
заря уже занимается, а луна еще не померкла - Иосиф встает, навьючивает на
осла пожитки, и вскоре все семейство его - Иисус, Мария и сам он, плотник
Иосиф, - пускается в обратный путь, в Галилею.
А утром, на часок оставив хозяйский дом, где лежат два убитых мальчика,
пришла в пещеру рабыня Саломея, уверенная, что та же злая участь постигла и
младенца, которого она принимала. Но пещера была пуста, ничего в ней не
было, кроме следов человеческих ног и отпечатков ослиных копыт, и на пепле,
подернувшем совсем уже погасшие угли, не было ни капли крови. Нет его здесь,
сказала она сама себе, от первой своей смерти он спасся.

***

Через восемь месяцев после того счастливого дня, когда Иосиф со своим
семейством - все были целы и невредимы, за исключением осла, который стал
слегка припадать на правую переднюю ногу, - благополучно избежав многих
опасностей, воротился в родной Назарет, пришла весть о том, что царь Ирод
скончался в одном из своих дворцов в Иерихоне, куда, уже слабеющий и
безнадежно больной, перебрался с первыми же дождями, возвестившими о приходе
суровой зимы, которая в Иерусалиме к больным и хилым сурова вдвойне.
Сообщалось также, что осиротевшее после смерти своего властелина царство, за
которое передрались наследники тирана, оказалось по итогам семейственной не
то что розни, а резни поделенным между тремя его сыновьями: Ирод Филипп
правил теперь землями, лежащими к западу от Галилеи, во владение Ироду
Антипе отошли Галилея и Перея, Архелаю же достались Иудея, Самария и Идумея.
Как раз в те самые дни один заезжий погонщик мулов, из тех, кого хлебом не
корми, а только дай, переплетая были с небылицами, порассказывать всякую
всячину, поведал жителям Назарета о пышных похоронах царя Ирода, на которых,
как он клялся и божился, сам присутствовал: Царь лежал на золотых, осыпанных
драгоценными камнями носилках, а те стояли на великолепном катафалке - тоже
из чистого золота и весь покрыт пурпурным балдахином, а тащили погребальную
колесницу два белых быка, а тело Ирода было с головы до ног обвито
багряницей, так что ничего и не было видно, кроме короны, возложенной на том
месте, где должна была находиться голова, за катафалком шли флейтисты, а за
ними наемные плакальщицы, и все они были вынуждены вдыхать этот тошнотворный
запах, бивший им прямо в ноздри, даже меня, хоть я и стоял на обочине