"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автора

сожалениям, и дай Бог, чтобы час этот настал еще не скоро. И наконец,
спросив себя, стоит ли поведать старейшинам из синагоги о таинственном нищем
и о пригоршне светящейся земли, решил, что стоит. Сделать это надлежит для
очистки совести и для того, чтобы защитить мир и покой своего домашнего
очага.
Мария окончила ужин. Составила стопкой посуду, собираясь вымыть ее, но,
само собой разумеется, отодвинула в сторону чашку, из которой кормила
нищего. А комната освещалась теперь двумя огнями - горела коптилка, еле-еле
справляясь с тьмою вдруг наступившей ночи, и шло от пригоршни земли в чашке
ровное рассеянное сияние, словно от солнца, никак не решавшегося взойти на
небе. Мария, сидя на полу, ждала, не скажет ли ей муж еще что-нибудь, но
Иосифу, видно, нечего было ей сказать, и был он занят тем, что обдумывал
речь, с которой намеревался обратиться завтра к мудрецам и старейшинам. Он
досадовал отчасти, что не знал в точности, что же произошло между бродягой и
женой, какие еще слова были сказаны ими друг другу, но спрашивать не хотел и
вот почему: во-первых, сомнительно было, чтобы Мария добавила еще что-нибудь
к сказанному, а во-вторых, тогда пришлось бы принять дважды повторенный
рассказ жены на веру, то есть признать его истинность. Если же рассказ ее
лжив, ему, Иосифу, все равно во лжи ее не уличить, а она, зная, что лгала и
лжет, посмеется над ним втихомолку, пряча лицо под покрывалом, как, судя по
всему, смеялась над Адамом Ева, которой еще трудней было таить свой смех,
ибо в ту пору не носили покрывал и нечем, стало быть, было закрыть лицо.
Мысль Иосифа, дойдя до этой точки, далее двинулась путем естественным и
неизбежным, и таинственный попрошайка представился ему посланцем Искусителя,
который, не будучи столь наивен, чтобы не понимать, что времена ныне не те и
что теперешних людей так запросто, как раньше, не проведешь, не стал
прибегать к повторению старого своего трюка с запретным плодом, а измыслил,
используя легковерность и коварство женской натуры новый - со странною,
светящеюся землей. Голова у Иосифа точно огнем объята, но при этом он
остался доволен собой и ходом своих рассуждений. Мария же, не подозревая
даже, в какие дебри демонологии углубился ее муж и какую тяжкую
ответственность намерен он на нее возложить, пытается тем временем осмыслить
ту странную пустоту, которую стала она ощущать с той самой минуты, как
поведала Иосифу о своей беременности. Пустоту эту испытывает она не внутри
своего тела, ибо теперь со всей непреложностью и в самом прямом смысле слова
сознает, что оно заполнено. Чувствует она некую странность вокруг и вне
себя, словно белый свет вот-вот померкнет или отодвинется в дальнюю даль.
Она вспоминает - но и воспоминания эти как бы о другой жизни, - что после
ужина и перед тем, как раскатать на ночь циновки, всегда находилось у нее
занятие по дому, а вот теперь думает, что не надо ей двигаться с места,
вставать С пола: сиди как сидишь, гляди на свет, мерцающий над чашкой, жди
рождения сына. Из уважения к истине скажем, что мысли Марии не были так
отчетливы и ясны, ибо мысли больше всего напоминают спутанный клубок ниток с
торчащими во все стороны концами, покорно-податливыми или, наоборот,
натянутыми так туго, что, дернув за них, можешь пресечь дыханье, а то и
вовсе ненароком удавиться, но чтобы узнать и измерить всю длину этой втрое
скрученной и перепутанной нити, надо размотать и растянуть клубок, а это при
всем желании самому, без посторонней помощи, сделать нельзя - кто-то в один
прекрасный день должен явиться и сказать, где следует перерезать пуповину, и
связать мысль с тем, что породило ее.