"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автора

детей, сколько ты захочешь. А что там у тебя на дне чашки, что это там так
блестит? Там земля. Перегной черен, глина зелена, песок бел, и только песок
блестит под солнцем, но ведь сейчас ночь. Я - женщина, мне такое понять не
под силу: он поднял пригоршню земли, бросил ее в чашку и проговорил эти вот
слова. Земля - к земле? Да.
Иосиф откинул щеколду, выглянул на улицу, поглядел в обе стороны.
Никого не вижу, исчез, сказал он, но Мария уже спокойно удалялась к дому,
ибо знала, что бродяга, если он и вправду тот, за кого выдает себя,
захочет - покажется, а не захочет - останется незрим.
Чашку она поставила на приступку очага, достала уголек и зажгла
светильник, дуя до тех пор, пока над фитилем не заплясал огонек. Вошел
Иосиф - взгляд у него был озабоченный и недоуменный, и растерянность свою он
пытался скрывать за неторопливостью движений и величавой осанкой, и
выглядело это забавно и неуместно, ибо столь юному человеку было, по слову
поэта, еще далеко до патриарха. Искоса, чтобы не заметила жена, он стал
поглядывать на чашку со светящейся землей, причем старался сохранять на лице
насмешливо-недоверчивое выражение, но старания его пропали втуне - Мария не
поднимала глаз, и ее вообще словно не было тут. Иосиф, помедлив немного,
встряхнул землю в чашке, подивившись тому, как она сначала потемнела, а
потом вновь обрела неяркий ровный блеск и на поверхности ее заиграли,
зазмеились стремительные искры. Не понимаю, сказал он, тут дело нечисто:
может, это какая-то особенная земля, которую он принес с собою и сделал вид,
что просто подобрал пригоршню, чудеса какие-то - никто не видывал пока,
чтобы земля у нас в Назарете так сверкала. Мария не отвечала; она доела
остававшуюся в котелке чечевицу с горохом и луком, жуя смоченный оливковым
маслом ломоть хлеба. Отламывая его от краюхи, она произнесла, как учит
Закон, но тоном смиренным и подобающим женщине: Слава Тебе, Господи, Царю
Небесный, что дал колосу этому вырасти из земли. Потом молча принялась за
еду, меж тем как Иосиф впервые прислушался к произнесенным женою словам,
которые и сам повторял всякий раз, когда преломлял хлеб, - прислушался и
призадумался, словно толковал в синагоге стих из Торы или заповедь пророка,
и попытался представить себе, какой же ячмень может вырасти из такой вот
светящейся земли, какое зерно даст он, и что за хлеб из такого зерна
получится, и что будет, если такой вот хлеб съесть. А ты уверена, что он
просто подобрал эту горсть с земли? - снова обратился он к Марии, и Мария
ответила: Да, уверена. И она не блестела? На земле не блестела. Она
произнесла это так твердо, что должно было бы поколебаться то исконное
недоверие, с каким мужчина относится к поступкам и словам женщин вообще, а
своей законной супруги в особенности, однако Иосиф, как и всякий мужчина,
живший в те времена в том краю, всем сердцем разделял весьма
распространенное мнение, в соответствии с которым тем мудрее мужчина, чем
лучше умеет он беречься от женских чар и уловок. Поменьше говорить с ними и
еще меньше их слушать - таким правилом руководствуется всякий благоразумный
человек, помнящий наставление рабби Иосафата бен Иоканаана:
В смертный твой час взыщется с тебя за всякий разговор, что вел ты без
крайней нужды с женой своей. И тогда Иосиф, спросив себя, можно ли этот
разговор с Марией отнести к разряду нужных, и придя к выводу, что да, можно,
ибо следует принять в расчет необычность происшествия, все же мысленно
поклялся себе самому никогда не забывать святых слов своего тезки - Иосафат
ведь то же, что Иосиф, - дабы в смертный час не предаваться запоздалым