"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

Нашел я и шесть строк о нашей экспедиции: указывалось, что "Семен Дежнев"
вышел в Японское море для натурных испытаний по программе "Лед". Редактор
уже прислал две радиограммы, требует материал, но я торопиться не собираюсь:
самому надо разобраться. Если до сегодняшнего обсуждения я еще подумывал о
первом из серии очерков, то теперь такая мысль казалась мне кощунственной. О
чем я могу написать? О том, что Чернышев с самыми благими намерениями полез
в шторм и едва нас не утопил? Одни будут пожимать плечами (Крюков, мол,
набивает себе цену), другие радоваться (говорили же, предупреждали, что
"хромой черт" гоняется за славой). Не имею я никакого права об этом писать,
вред могу нанести непоправимый и себе и экспедиции, какой-нибудь
перестраховщик обязательно поднимет крик: "Прекратить! Люди дороже?" И
прекратят. А кто от этого выиграет? Уж, во всяком случае, не рыбаки, которые
все равно выйдут на промысел зимой, и в шторма попадать будут, и лед
набирать, только бороться с этими явлениями им придется вслепую, каждый как
может и знает.
Однако все эти аргументы я изложу редактору лично. Чернышев заверил,
что в море мы выйдем лишь через дня три-четыре, и на денек я еду домой - на
автобусе, вечерним рейсом. Это километров полтораста, несколько часов езды.
Я пошел на почту и заказал разговор с Гришей Саутиным. Монах
жив-здоров, газета выходит, мой "Запорожец" еще не украли, в театре
готовится премьера - словом, пусть это меня не удивляет, но жизнь
продолжается. Торжественной манифестации в честь моего приезда Гриша не
обещает, но, если я привезу свежую рыбу, готов встретить меня лично. Понизив
голос, он попросил передать привет и плитку шоколада Клаве из обувного
отдела универмага. Зная, что подобные поручения я выполняю без энтузиазма,
Гриша льстиво добавил, что тут же, немедленно отнесет Монаху миску объедков.
Дебелая девица с коровьими глазами равнодушно отнеслась к привету, чуть
оживилась при виде шоколада и абсолютно некстати стала знакомить с рыжим
детиной, оказавшимся ее мужем. Детина с крайней подозрительностью меня
осмотрел, принял, очевидно, за благодарного покупателя и не без сожаления
отпустил с небитой физиономией. Любвеобильный Гриша не впервой втравливает
меня в подобные приключения, но на сей раз я поклялся, что больше этого не
повторится.
Размышляя на эту тему, я вышел из универмага и попридержал дверь,
пропуская элегантно одетую даму, лицо которой показалось мне знакомым. Дама
улыбнулась, сказала, что в универмаг, по слухам, завезли японские чайные
сервизы, - и я узнал Любовь Григорьевну.
Его величество Случай! Я уже говорил вам когда-то, что верю в него и
отношусь к нему с величайшим уважением. Меня не раз упрекали, что такой
темный фатализм недостоин интеллигентного человека (очень мы любим называть
себя интеллигентами, будто сие звание выдается вместе с дипломом), однако на
занимаемой позиции я стою твердо и сбить с нее никому себя не даю. Не
позвони я Грише, не приди ему в голову блажь отблагодарить (за мой счет)
Клаву из обувного отдела, я не встретил бы Любовь Григорьевну и многое в
этом повествовании сложилось бы по-иному.
В каракулевом пальто, норковой шапочке и сапожках на высоком каблуке
Любовь Григорьевна неузнаваемо похорошела и помолодела, о чем я доложил ей с
приличествующим сему поводу восхищением. Любовь Григорьевна не без
удовольствия заметила, что баба есть баба и одежда для нее наиважнейшее
дело; оказываясь дома, она всегда хоть на короткое время рядится в павлиньи