"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

что вы любите окалывать лед, как трижды в день кушать манную кашу, но всякий
врач вам скажет, что физический труд на свежем морском воздухе исключительно
полезен для ваших организмов: обмен веществ, перистальтика кишечника и цвет
лица. Так что морально готовьтесь к этой интеллектуальной работе. И
последнее. Вы небось заметили, что на собрание капитан опоздал. Ставлю в
известность: опоздал намеренно, так как ходил с боцманом по каютам и
выбрасывал за борт хитроумно припрятанные бутылки.
По кают-компании пронесся стон. "Что я тебе говорил? - Это я тебе
говорил! - Я ведь на день рождения! - Компотом чокайся!"
- Вот так, черти, - с удовлетворением произнес Чернышев. - Всего на
обеденный стол Нептуну доставлено семь пол-литров водки, два коньяка и
одиннадцать емкостей портвейна. А чтоб бывшие владельцы не очень на меня
обижались, срезаю им премиальные на двадцать пять процентов - согласно моему
же вам предупреждению. Узнаю, что кто-то уж очень ловко спрятал и выпил,
сниму остальные семьдесят пять и спишу на берег с личным подарком - стопкой
бумаги: пиши на меня анонимки во все инстанции вплоть до канцелярии господа
бога. Все, кончаем, нам не за собрания деньги платят. Научный состав и
старпома прошу остаться.

ПЕРВЫЙ ЛЕД
Черт бы побрал эту качку! На такой скорлупке, как наш "Дежнев", даже
несчастные шесть баллов могут лишить человека чувства юмора.
- Разве это качка? - На лице Перышкина не было и тени сочувствия. - Ты
бы сходил, Георгия, на торпедном катере - забыл бы, как маму зовут.
- Адмирал Нельсон... - Лыков назидательно рассказывает сто раз
слышанную мною историю о том, что знаменитый флотоводец всю жизнь страдал
морской болезнью и в шторма блевал в мешочек, который держал наготове
вестовой. Как ни странно, мне становится от этого легче. А когда я
вспоминаю, что творилось ночью с Баландиным, то и вовсе приободряюсь. Такова
особенность нашей психики: испытывать тайное удовлетворение от сознания
того, что кому-то хуже, чем тебе. С точки зрения высокой морали, конечно,
это выглядит сомнительно, но пусть в меня бросит камень тот, кто этого не
испытывал.
Второй день нас треплет шторм, не такой, о каком мечтают Чернышев,
Корсаков и им подобные одержимые, но все-таки шторм. А не такой потому, что
температура воздуха лишь два градуса ниже нуля и лед почти не нарастает.
- Вот так бы и всю дорогу, - откровенно мечтает Лыков. - А, Федя?
Перышкин охотно соглашается и добавляет несколько крепких слов в адрес
ученых психов, которые спят и видят поиграть с океаном в очко. "Двадцать
два, перебор - и ваших нет!" - заключает он под одобрительный кивок Лыкова.
Эти единомышленники так осмелели потому, что Чернышева и Корсакова в
рулевой рубке нет, а меня можно не опасаться: кто-то пустил слух, что
"корреспондент не трепло и свой парень". Честно говоря, я и в самом деле не
трепло, и такой слух меня вполне устраивает: кажется, я единственный на
судне человек, с которым откровенничают и начальство и матросы. Например, я
знаю, что полчаса назад Корсаков вдрызг разругался с Чернышевым после того,
как пригласил меня в свой салон "расширить сосуды", открыл холодильник и
обнаружил исчезновение двух бутылок коньяка. Для виду Корсаков порылся в
рундуке, заглянул в тумбочку и даже пошарил под диваном - зря тратил время:
можно найти украденные деньги, унесенную другом под полой книгу, но никогда