"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

смешок: видимо, этот субъект был обо мне не самого высокого мнения.
Подобные случаи отбили у меня охоту без крайней нужды встречаться с
Чернышевым, и на отвальную я пошел только потому, что хотел познакомиться с
будущими товарищами по экспедиции и полюбоваться спектаклем, который, без
сомнения, устроит Маша - неужели она упустит случай завербовать новых
"лещей"?
Всего приглашенных было семь человек - одни мужчины. Корсаков, крупный
специалист по остойчивости судов, вместе со своим аспирантом Кутейкиным
прилетел из Ленинграда, известный химик Баландин - из Москвы; кроме них, за
столом оказались полярные гидрологи Ерофеев и Кудрейко, Лыков, старший
помощник Чернышева, и я. Машу ("единственное приятное исключение", как со
старомодной галантностью выразился Баландин) Чернышев погнал переодеваться,
так как она предстала перед гостями в довольно смелой мини-юбке. Гости
весело протестовали, обзывали Чернышева эгоистом, но он был неумолим.
Чувствовалось, однако, что успех жены доставляет ему удовольствие; он
жмурился, как сытый кот на солнце, и не без ехидства на нас поглядывал:
"Швартуйтесь, братцы, к другому причалу, этот занят!" А Маша порождала
именно греховные мысли; жены моих знакомых, во всяком случае, единодушно ее
клеймили и возмущались вульгарным мужским вкусом - лучшего аргумента в
пользу критикуемой женщины и выдумать невозможно. К тому же она была
классной портнихой, красиво себя обшивала и умела играть на чувствительных
мужских струнах: то выглядела легкомысленной и доступной, то вдруг надменной
недотрогой, то вроде бы простой и домашней, но с таким взглядом, от
которого, как посмеивался Чернышев, "лещ так и пер на крючок". Молва
приписывала ей самые невероятные похождения, однако все три дочки походили
на отца, как дождевые капли (что вряд ли можно было счесть для них большой
удачей).
Я ловлю себя на том, что улыбаюсь. Жаль, но в газетных очерках Маше
места не найдется; ничего не напишешь и о сюрпризах, которые преподнес нам
Чернышев. Началась наша дружеская встреча с того, что из-за пресловутого
натертого паркета мы не без отвращения обули безобразные, в дырах тапочки,
которые сваливались на каждом шагу. Весь вечер под столом шла возня, так как
то один, то другой терял свою обувку и, тихо ругаясь, лез ее доставать, а
Кутейкин, лихо заложив ногу на ногу, отлетевшей тапкой чуть не выбил окно.
Второй сюрприз был куда огорчительнее: среди обилия закусок на столе не
оказалось ни вина, ни водки, а принесенную Корсаковым бутылку шампанского
Чернышев со словами "Чего добро переводить!" сунул в холодильник. Затем
хлебосольный хозяин водрузил на стол ведерный жбан клюквенного морса, щедро
расставил бутылки с минеральной водой и, с наслаждением покосившись на
постные лица гостей, проскрипел: "Ну, чего будем пить, ребята?"
Лыков подмигнул Кутейкину, Кутейкин подмигнул Лыкову, и оба подмигнули
мне. С полчаса назад, войдя в подъезд, я услышал звяканье стекла и увидел
двух склонившихся в темном углу забулдыг. Один из них тихо назвал меня по
имени, и я с невероятным удивлением узнал Лыкова, который делал мне
таинственные знаки. "Не хочешь, нам больше достанется", - мудро заметил он,
продолжая злодействовать над бутылкой. Знал, к кому в гости идет!
- Из чего пить? - поинтересовался Баландин, всем своим видом показывая,
что ценит хозяйскую шутку и верит, что мистификация вот-вот кончится.
- Маша! - рявкнул Чернышев так, что мы подпрыгнули на стульях. -
Посуду!