"Владимир Санин. Точка возврата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

успевал он отбить позывные, как грузик обрывало, один, второй, третий... А
если бы даже не обрывало? Непреодолимые помехи в эфире и сплошной треск в
наушниках делали двустороннюю связь невозможной.
По старой привычке Захар обложил грубыми словами антенну, эфир, Средний
и Егора Савича, но никакого облегчения не почувствовал.
Вонзил злой взгляд в спину командира корабля: куда попер? Еще час назад
мог бы запросто возвратиться на Диксон, так тебя и растак! Захар не хотел
вспоминать, как сам радовался, узнав, что командир решил не возвращаться на
опостылевший Диксон, что весело передал в эфир: "Берем курс на Средний".
Радист - человек подчиненный, решения за него принимают другие, но эти
другие обязаны - слышите? - обязаны обеспечить его безопасность.
Кислов вспомнил, как глянул командир, когда узнал, что связи больше
нет, и глубокая обида невинно оскорбленного человека взяла его за горло.
Подай им все на тарелочке! А кто виноват, что больше нет? Тот, кто завел
машину в это чертово болото! Ты завел, ты и расхлебывай!
Екнуло сердце: самолет, трясясь, провалился в воздушную яму... А
расхлебывать-то, между прочим, придется вместе, вспомнил Захар и ощутил
знакомый холодок вдоль хребта, отвратительный холодок с мурашками по всему
телу, который появлялся всегда, когда самолету грозила вынужденная. Услышал
через распахнувшуюся дверь кабины смех пассажиров, изобретательно и длинно
выругался по их адресу и тоскливо посмотрел на немую радиостанцию.
Грузиков больше не было, он прицепил к проволоке молоток и опустил эту
жалкую выпускную антенну вниз: чем черт не шутит, когда бог спит? Тут в
наушниках что-то слабо пискнуло, и, встрепенувшись, Кислов застучал на
ключе: "Я 04213 вышли из строя правый мотор радиокомпас высотомер лед
крыльях шестьдесят миллиметров дайте привод прием".
Средний не отвечал.
* * *
Хуже всего было Диме Кулебякину.
Почему - знал только он сам. Валька-повариха, чтоб ее... всегда была
баба как баба, на часок приглашала - и будь здоров, а вчера в полночь хотел
уйти, чтоб выспаться, - дверь заперла и ключ в форточку выбросила, до утра
не отпускала. Конечно, очень бы захотел уйти - ушел бы...
И впервые в жизни бортмеханик Кулебякин изменил своему Ли-2: с
прохладцей, без любви подготовил машину к полету, не прогнал как следует
моторы. А на вопрос командира корабля кивнул: все, мол, в порядке.
Карбюратор левого мотора - простил, правого - жестоко наказал:
обледенели сетка, дроссельная заслонка и диффузор.
Подвел, обманул Матвеича - единственного человека, которого Кулебякин
по-настоящему любил и уважал!
Гнали из авиации - Матвеич поручился, отбил; на пятнадцать суток за
мордобой сажали - Матвеич приходил в милицию, униженно просил, уводил за
руку. Верил! Верил, что Дима Кулебякин, для которого не так уж много в жизни
святого, не подведет, что самолет для него свят, что разгульная натура
бортмеханика смирится при виде старого, ворчливого Ли-2.
И смирялась. Ни одну подругу свою так не баловал Кулебякин, не было в
полярной авиации бортмеханика, более преданного своей машине, готового по
первому ее требованию выполнить любой ее каприз. Разве что цветами не
украшал.
И теперь за то, что самолет отбивается от циклона одной рукой, был в