"Владимир Санин. Точка возврата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Рысьими глазами всматриваясь в темноту, Белухин вел людей по скованному
льдом морю. От торосов, когда он их освещал, разбегались причудливые тени,
иногда они казались живыми, но Шельмец на них не лаял и Белухин
успокаивался. А попался бы озверелый от голода шатун, как брать его
пукалкой, что грелась за пазухой у Анисимова? Чтоб уложить медведя из той
пукалки, нужно стрелять его в ухо, так он тебя и подпустит...
Привал теперь устраивали каждые полчаса, склонялись с Анисимовым над
компасом, вполголоса допускали, что совершили, быть может, оплошность. Знать
бы, что оплошность, лучше бы протанцевать до утра у полыньи, не мучая людей
переходом, дождаться зари, увидеть скалы и пойти к острову наверняка. Лучше
бы... А если б замело по-настоящему, лед начало бы крошить? Лучше всего у
тещи блины со сметаной кушать под "Столичную"...
На привале теперь не ждали, пока Солдатов раскрутит брезент, почти все
сразу валились с ног, кто куда, и приходилось на людей кричать, силой
поднимать со снега. Впадала в беспамятство, просила пить Анна Григорьевна,
перестала подшучивать над собой и другими Лиза, обессилел, помогая сестре,
Гриша, да и остальные, исключая богатыря Кулебякина, были немногим лучше. В
портфеле Анисимова обнаружилась начатая пачка печенья, сжевали по одной
штуке с небольшим комочком снега - жажду снегом не утолишь, и Белухин горько
сожалел о поспешности, с какой, боясь за жену, покидал самолет. Одной рукой
подхватил Анюту, другой тащил мешок, преотлично мог бы пальцем зацепить и
авоську с едой. Были там две курицы жареные, пироги с яйцами и зеленым
луком, полбуханки хлеба, яблоки...
Дубленой шкурой битого полярника Белухин чувствовал, что ветер вот-вот
усилится и перейдет в поземку; к тому же и лед вел себя неспокойно,
потрескивал, как хворост в костре. Поэтому шанс Белухин усматривал только в
движении; все-таки не мог такой летчик, как Илья Анисимов, ошибиться в
направлении уж очень существенно, рано или поздно те скалы должны
показаться.
- По-дъем! - кричал он. - Кончай нежиться! Запевай!
Подходил к Борису Седых, который на каждом привале требовал, чтобы его
оставили и вернулись за ним потом, советовал ему не ерепениться, заверял,
что остров, судя по всему, где-то совсем рядом, а на острове избушка, а в
избушке печка и дровишки. И так красочно рассказывал он про избушку, так
уверенно, со смаком, вспоминал про котелок, в котором они вскипятят чай, про
застланные шкурами полати, на которых они отоспятся, пока их будут искать,
что у людей появлялись силы вставать и идти.
Пока ветер в спину, двигаться можно, подумал Белухин, и трижды сплюнул
через плечо. И еще повезло: Зозуля споткнулся, рухнул на голый лед всем
телом, заорал от боли в вывихнутой руке - и поднялся здоровый, сам себе
вправил тот вывих. А Зозуля, несмотря на сдвиг по фазе со своими марками и
звание научного сотрудника, интеллигент вполне жилистый и выносливый, да и в
арктических переходах далеко не новичок. И другой слабак (Зозулю Белухин
поначалу считал первым), Игорь Чистяков - тоже ишачит будь здоров, от смены
отказывается наотрез. Слабаком он Игоря облаял тогда, когда тот уж очень
засуетился у полыньи, и теперь при случае решил извиниться.
Поднял всех на ноги, осмотрел тщательно, чтоб ничего на привале не
забыть, кликнул Шельмеца, потрепал его по привычке, услышал в ответ урчанье
- и повел людей туда, куда звал компас.
И тут глухо послышался, понемногу приблизился и разросся до звона в