"Евгений Санин. Греческие календы (Август, Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

из головы.
Верный своему правилу просчитывать сложившуюся ситуацию от начала до
конца, прежде чем принять единственно верное решение, он прикрыл рукою
глаза и надолго задумался...
Пятнадцать лет он шел к этому дню. С того самого вечера, как получил
письмо от матери с вестью об убийстве Юлия Цезаря, завещавшего ему незадолго
до смерти, свое имя и три четверти состояния. Отныне, по римским обычаям,
его должны были именовать Гаем Юлием Цезарем Октавианом. Но он попросил
называть его просто Цезарем, в память о великом приемном отце. На самом же
деле его честолюбию больше льстило тогда другое: разве мог скромный род
Октавиев сравниться с древним и знатным родом Цезарей, ведущим свое начало
от богов и царей?
Первым его порывом было повести на Рим легионы, стоявшие поблизости от
Аполлонии, где он по приказу Цезаря готовил войска к походу на парфян. Но
что-то остановило его, словно шепнуло на ухо: не торопись - осторожный
полководец лучше безрассудного! Да и мать с отчимом в новом письме
советовали: "Не зазнавайся теперь и не рискуй, помни, что Цезарь победил
всех врагов, но пал от руки друзей".
И он решил отправиться в столицу с небольшой охраной.

По пути ему стали известны многие подробности мартовских ид. Бегущие
из Рима сенаторы рассказывали, что Цезаря убили в Курии, перед началом
собрания. Едва тот сел в свое золотое кресло, как заговорщики окружили его,
словно бы для приветствия. Один из них, Тиллий Цимбр, стал умолять Цезаря
вернуть из изгнания брата, и когда тот отказал ему, схватил его за руку.
С этого условного знака все и началось. Народный трибун Публий
Сервилий Каска выхватил кинжал, первым нанес удар. Раненый Цезарь
перехватил его руку и они разом закричали, Цезарь по латыни: "Негодяй
Каска, что ты делаешь?", а трибун по-гречески, обращаясь к своему брату:
"Брат, помоги!".

Октавиан зримо представил обступивших Цезаря сенаторов, которые в
толчее переранили друг друга. Увидел его глаза, встречавшие со всех сторон
обнаженные кинжалы, гневные, умоляющие, и, наконец, удивленные, когда удар
нанес Брут. Даже услышал срывающийся голос: "И ты, дитя мое?".
После этого Цезарь накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее
складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть, укрытым до пят...

С каждой новой харчевней или постоялым двором, где он останавливался
на отдых, слухи обрастали новыми подробностями. Он узнал, что тело Цезаря
заговорщики намеревались бросить в Тибр, имущество конфисковать, а законы
отменить. Испугавшись, что народ может сорвать зло на наследнике диктатора,
он уже собирался повернуть назад, чтобы поднять легионы и во главе их
вступить в Рим, но подсевший к нему за стол в македонской харчевне сенатор,
оказавшийся одним из заговорщиков, сообщил, что "ближайший друг негодяя
Юлия, дважды негодяй Марк Антоний добился, чтобы Цезаря похоронили как
бога".

Сенатор так и сказал - "негодяй", но он сдержал себя, подумав, что
отомстить за Юлия можно позже, и даже плеснул в кружку собеседника вина из