"Николай Самвелян. Серебряное горло (Фантастическая повесть) " - читать интересную книгу автора

решили свести человека с ума.
- Да, - элегически произнес Николай Николаевич. - Да, все оно,
конечно, так, но и немного не так... В конце минувшего века одна
нью-йоркская газета объявила конкурс на самый короткий рассказ о
привидениях. Первую премию получил Марк Твен. Цитирую по памяти: "Я сел в
омнибус и сказал соседу: "Объявили конкурс на рассказ о привидениях! Вот
чудаки! В наши просвещенные времена привидения полностью вывелись". Сосед
искоса посмотрел на меня. "Вы так думаете?" - спросил он. И с тихим
завыванием растаял в воздухе". Вот и весь рассказ.
- Очень хорошо! - сказал я. - С привидениями все ясно. С тихим
завыванием они уже давно растаяли в смоге, который теперь висит над всеми
большими городами. А что за история происходит на корреспондентском
пункте? Может быть, меня таким образом хотят отсюда выжить? Странно. Ведь
я еще не успел выступить ни с одной критической статьей.
Николай Николаевич допил кофе, почесал затылок, а затем изрек:
- Полностью с вами согласен. Моцартов с помощью таблеток и операций,
пусть даже сложнейших, мы никогда не получим. Напрасно Сальери пытался
алгеброй гармонию поверить. Никогда не будет создана электронная машина,
которая сможет стать Пушкиным. Никогда не будет аппарата, который пел бы,
как Шаляпин. Ведь Шаляпин был не просто испускающим те или иные звуки
организмом, а великим артистом. Чтобы стать великим артистом, надо
чувствовать искусство, ибо познать его, как можно познать основы
агротехники, невозможно. Настоящее искусство, по моему мнению, всегда не
столько следует закону, сколько нарушает его. И никогда нельзя будет
понять характер этих нарушений, построить их график... Впрочем, это
отдельный разговор. В основе каждого подлинно художественного явления
лежит элемент новаторства. Но мы говорим не о Карузо и не о Шаляпине, а об
обычных средних певцах с добротными голосами. Не перебивайте, я еще не все
сказал. Более того, ведь есть тонко чувствующие, хорошо ощущающие музыку
люди, которым, казалось бы, не хватает самой малости - небольшого, даже не
очень богатого по тембру голоса. Кажется, получи они его - мир смогли бы
удивить.
- Но все это теории! - рассердился я. - А при чем тут история с
Ильенко и с той знакомой Флоры, которая внезапно запела и почему-то уехала
в Закарпатье?
- А при том, - спокойно продолжал Николай Николаевич, - что Ильенко
значится и в моем списке.
- Каком?
- Я ведь немного интересуюсь музыкой. Рецензирую оперные спектакли. И
тоже обратил внимание, что несколько солистов на вторых ролях и хористов
внезапно как бы обрели новые голоса. Все они выехали из нашего города.
- Вы можете дать мне этот список?
- Конечно. Завтра же занесу или пришлю.
С Николаем Николаевичем мы расстались на трамвайной остановке. Мне
нужен был девятый маршрут, а ему - второй.
- Вот что, - сказал он, завидев свой трамвай, - нервы и мнительность
здесь ни при чем. Представьте себе, что даже в последней четверти
двадцатого столетия в жизни не все открыто, не все понятно и не все
поддается анализу.
И уехал писать свои романы. Все же приятно живется классикам