"Николай Самохин. Мешок кедровых орехов " - читать интересную книгу автора

было время от времени менять. Ну, повариха раз помогла ему перевязаться. "Ты
полежи, - сказала, - здесь, отдохни, пока я со стола приберу. А то мужики,
гляди, размахались руками - еще заденет кто в колготе". Он и прилег на
топчан. А ночью проснулся - повариха под боком...
Ну и... мужик ведь тоже не железный. Тем более, всего неделю дома
побыл - и опять его за тридцать километров. Ближе легкой работы не нашлось.
Потом-то выяснилось, что повариха, хоть и молодая еще деваха была, но
уже очень гостеприимная, и Алешка Сковородин, здоровенный дядя, чуть не в
полтора центнера весом, отставленный ею ради фронтовика, заревновал, начал
заедаться по любому поводу. Однажды вечером он заявился в балаган выпивши,
сел в торце длинного стола, воткнул перед собой нож и крикнул:
- Начальничек! Выходи! Драться с тобой буду!
"Начальничек" лежал в закутке босой, смотрел на Алешку поверх своих
ног. Прямо на кореженный желтый ноготь большого пальца насажена была
красномордая Алешкина голова. "Ишь, отъел ряшку в тылу, боров", - думал он
без азарта. Вставать не хотелось. Не хотелось связываться с дураком.
Алешка осмелел.
- Что, в штанах мокро?! - захохотал он. - Мужики! Он же не воевал! Он у
бабки в подвале просидел. Точно говорю. А потом сам себя стрелил - и домой.
Вот это и сдернуло фронтовика с топчана, обидное это обвинение.
Он подскочил к железной печке, стал хватать здоровой рукой поленья.
Поленья были широкие, из расколотых надвое толстых чурок, - не ухватывались,
выскальзывали.
Алешка глумливо ржал. Потом пихнул его в бок ногой, повалив на эти
поленья.
Тогда он поднялся и кулаком ударил в смеющуюся рожу. Даже и не мечтал,
что свалит Алешку. А тот вдруг как-то покорно осел, будто стукнули его не
кулаком, а мешочком со свинцовой дробью. Вскочил было на ноги, но от второго
удара снова упал на четвереньки. Так, на четвереньках, он и выполз из
балагана.
Рассказывали, что ошеломленный Сковородин, отмахав за ночь тридцать
километров, к утру заявился на конный двор с жалобой на объездчика. Но не
был узнан: вместо лица у Алешки оказался сплошной синий блин.
"Начальничек" потом рассматривал свой кулак, помахивал им, недоуменно
хмыкал. Большая убойная сила, выходит, таилась в руке.
Открытие это, однако, не сделало его в жизни отчаяннее.
Один раз он праздновал труса. Очень позорно, унизительно. Кстати, уже
после случая с Алешкой Сковородиным.
Началось так: сперва прилетел от соседей сизый голубь и опустился на
крышу засыпухи. Следом за голубем прибежал хозяин его. Жил неподалеку, в
квартирантах у деда Остроумова, один такой подозрительный хлюст-голубятник:
неприятный парень, видом и замашками похожий на урку. Все про него так и
считали - урка. Хозяин прибежал, стал поднимать с земли половинки кирпичей и
швырять ими в голубя.
Засыпуха была крыта толью. Половинки беззвучно пробивали толь, оставляя
рваные раны.
Он вышел из дому, сказал укоризненно:
- Что ж ты делаешь, а? Ведь ты - погляди - крышу мне совсем издырявил.
Парень усмехнулся, запустил руку во внутренний карман пиджака и вынул
что-то продолговатое, завернутое в толстую мешочную бумагу. Все так же молча