"Огненная дорога" - читать интересную книгу автора (Бенсон Энн)

Семнадцать

— Я чуть было не сделал глупость; спасибо этим новым гостям, что появились вовремя, — снова опустившись в кресло, прошептал Чосер на ухо Алехандро.

Тот, однако, никак не реагировал. Все его внимание было сосредоточено на Гильоме Кале, который уселся прямо напротив и, бледный как мел, не отрываясь, смотрел ему в глаза.

Их сосредоточенность друг на друге не осталась незамеченной де Шальяком, который наблюдал за происходящим со своего кресла с высокой спинкой во главе стола.

— Марсель, представьте вашего спутника, — сказал он.

Не догадываясь о разворачивающейся перед ним интриге, Марсель встал и положил руку на плечо Калю.

— Это мой молодой племянник Жак, приехал в Париж с визитом. Не слишком подходящее время для таких вещей, должен сказать, однако моя сестра настояла, чтобы он выразил уважение своей бабушке. Я не счел уместным его отговаривать.

— Приветствую вас, племянник моего большого друга прево. Счастлив познакомиться с вами и польщен тем, что вы сочли возможным покинуть бабушку, чтобы прийти сюда. Однако, по-моему, вы знакомы с одним из моих гостей.

Каль нервно взглянул на де Шальяка и обежал взглядом стол, чувствуя, что остальные гости с любопытством разглядывают его, в особенности юный Чосер. В конце концов, справившись с неловкостью, он, запинаясь, ответил:

— Н-нет… просто вон тот джентльмен напомнил мне кого-то. — Он посмотрел на Алехандро. — Простите, сэр, и не сочтите за оскорбление мое пристальное внимание.

Алехандро покачал головой. Он сидел, словно окаменев, и не спускал взгляда с рыжеволосого молодчика, который, как предполагалось, присматривает за его обожаемой Кэт.

«Что все это значит?» — думал он, слушая измышления Марселя. Может, и все остальные здесь не те, за кого себя выдают? Когда подошла его очередь назвать свое имя вновь прибывшим, он слегка привстал и тоже включился в игру:

— Эрнандес, к вашим услугам, господа.

Де Шальяк тут же добавил:

— Какие все тут скромные! Это доктор Эрнандес, точнее говоря. Мой бывший ученик.

— Тогда на вас, должно быть, большой спрос! — воскликнул Марсель. — В Париже осталось так мало докторов. Я провел немало времени в заботах о том, чтобы обеспечить нашим гражданам их помощь.

На это Чосеру было что сказать, и он с энтузиазмом включился в разговор.

— Милорд Лайонел часто рассказывает, как его отец жалуется на нехватку лекарей и засилье законников.

Марсель улыбнулся.

— Сочувствую королю, поскольку сам страдаю от законников. Однако лекари — это просто сокровище.

— Он прибыл сюда не с целью лечить пациентов, Этьен, — сказал де Шальяк, — а в поисках знаний. Принес с собой прекрасную медицинскую книгу и хочет, чтобы я ознакомился с ней. — Он сладко улыбнулся Алехандро. — Чрезвычайно польщен тем, что доктор Эрнандес счел важным для себя выслушать мое мнение.

— Тогда я еще больше поражен! — воскликнул Марсель, во все глаза глядя на Алехандро. — Знаете ли вы, сэр, что французская королевская семья часто спрашивает мнение вашего учителя? И святые отцы, да покоятся в мире те из них, кто уже покинул нас.

Это сделанное без всяких дурных намерений напоминание об иронии судьбы задело де Шальяка; Марсель тут же заметил изменившееся выражение его лица и мгновенно сменил акценты.

— Давайте просто скажем, что вы в прекрасной, благородной компании.

Кровь стучала в висках Алехандро так громко, что он едва расслышал собственный ответ.

— Гораздо более, чем мое положение того заслуживает.

Де Шальяк снова оживился.

— Позвольте снова заметить, коллега, что вы скромничаете. По моему мнению, вы могли бы служить любому королю.

— Осмелюсь спросить, а каково оно, ваше положение? — спросил Марсель.

После небольшой паузы Алехандро ответил:

— Я испанец.

— Я так и понял, судя по вашей фамилии. А ваша семья?

Пришлось солгать:

— Обычные жители Арагона.

— И тем не менее вы хорошо образованный человек.

На этот раз на придумывание правдоподобного ответа у Алехандро ушло чуть больше времени.

— Горожане нуждались в лекаре и сочли меня пригодным для обучения. Получив образование, я усердно служил им.

— И теперь осчастливили своим присутствием Париж. Давно вы покинули свой прекрасный город?

— Я только что прибыл.

— Вашим горожанам, наверное, будет недоставать вас.

— Надеюсь.

— Что побудило вас уехать? Я имею в виду, кроме красот Парижа и мудрости вашего глубокоуважаемого учителя?

Алехандро едва сдерживался; ему хотелось одного — оказаться наедине с Калем и узнать, что с Кэт. Однако он заставил себя быть вежливым.

— На то имелись разные причины, но, может быть, самая значительная — страсть к путешествиям.

— Свойство, скорее, молодого человека. — Марсель сделал жест в сторону Каля. — Такого, как мой племянник. Люди постарше, я имею в виду нашего хозяина и себя самого, довольствуются тем, что остаются дома и выполняют свои обязанности. Хотя я не сомневаюсь, что Жак, по натуре человек выдающийся, тоже будет ответственно относиться к своим обязанностям, когда придет время.

Де Шальяк рассмеялся. Судя по всему, у них с Марселем явно были свои тайны. Каль лишь едва улыбнулся и кивнул, по-видимому разыгрывая провинциального простака.

«Это хорошо, — подумал Алехандро. — Чем меньше внимания он к себе привлекает, тем лучше».

Потом женщина возобновила танец, и слуги начали вносить огромные блюда с восхитительной едой: источающее ароматный пар мясо с тушеной репой и зеленью, длинные батоны хлеба и толстые куски желтоватого масла. На столе возникли бутылки с темно-красным вином, и гостей пригласили не стесняться, наливать себе самим, против чего они нисколько не возражали. Стоило бутылке опустеть, ее тут же заменяли другой, и очень скоро все оживились даже больше, чем прежде.

— Прекрасное празднество, правда? — спросил Чосер у Алехандро. — Милорд Лайонел огорчится, что ему пришлось пропустить его.

— Предполагается, что ваш лорд злоупотребляет празднествами, отчего и болен.

Чосер бросил быстрый взгляд на де Шальяка, убедился, что тот увлечен разговором, и сказал:

— Ну да. И де Шальяк говорит, что в его возрасте такими болезнями не страдают. Милорд жалуется, что мсье доктор ему не сочувствует. Он умолял его дать немного опия, чтобы облегчить боль, но тот наотрез отказался.

«И правильно сделал, — чуть не вырвалось у Алехандро, — поскольку от этого внутренности у принца Лайонела слипнутся, а подагра лишь усугубится».

Однако он не стал высказываться по этому поводу, поскольку внезапно у него возникла идея.

— Может, милорду стоит показаться другому врачу, — сказал он. — Я с удовольствием осмотрю его, с согласия мсье де Шальяка, конечно.

Чосер бросил взгляд на высокомерного хозяина; даже он, простой паж, понимал, что де Шальяк слишком много о себе мнит. Наклонившись поближе к Алехандро, молодой человек прошептал:

— Эту просьбу нужно высказать очень деликатно, в самых вежливых выражениях.

Парень явно заглотнул наживку; авантюрная натура и любопытство юноши восхитили Алехандро. Он уговаривал себя не упустить открывавшуюся перед ним возможность воспользоваться ею с умом и к собственной выгоде.

— Вы производите впечатление человека, который за словом в карман не лезет, друг мой. Потрудитесь ради своего лорда.

Чосер принял вызов.

— Легче сказать, чем сделать. — Он улыбнулся. — Однако я все устрою.

Алехандро подумал, что получится совсем неплохо, если он исцелит младшего брата Изабеллы. В свое время его усилия по охране здоровья Плантагенетов в Англии не были оценены должным образом. На этот раз уж он постарается, чтобы его деяния не остались незамеченными.

Возможность переговорить с Калем представилась Алехандро лишь тогда, когда обед подошел к концу и объевшиеся, упившиеся, довольные гости оторвались от стола. Упорно дожидаясь этого момента, он едва прикоснулся к своему бокалу; де Шальяку, по счастью, было не до него. Алехандро знал — хотя охранники не спускают с него глаз, они не забеспокоятся, если он один на один поговорит с другим гостем.

В конце концов де Шальяк подхватил алхимика Фламеля под руку и повел его вверх по лестнице, туда, где находилась комната, в которой держали Алехандро. Это отчасти встревожило его — ясное дело, де Шальяк собирается показать Фламелю рукопись. На один краткий миг возникло ужасное искушение последовать за ними, послушать, что алхимик скажет о записках Авраама. Однако он не мог упустить случая поговорить с Калем без пристального наблюдения своего тюремщика.

Марсель углубился в пьяноватый, очень страстный спор с одним из гостей, оставив своего «племянника» без надзора. Алехандро взял Каля за руку, не слишком деликатно, и оттащил его в вестибюль. Охранники не спускали с него глаз, но не вмешивались.

Когда, по его мнению, их никто не мог подслушать, он прошипел:

— Что с ней? Говорите!

— Успокойтесь, лекарь, — ответил Каль, — и отпустите мою руку! Еще чуть-чуть, и вы ее сломаете.

Алехандро разжал пальцы.

— Ваша рука свободна, говорите. И говорите откровенно, поскольку у нас, скорее всего, мало времени.

Отвечая, Каль то и дело оглядывался через плечо.

— С ней все в полном порядке, поверьте. Мы несколько раз ходили искать вас.

— На улицу Роз? Там, где сырная лавка?

— Точно.

— Значит, она не забыла, даже спустя столько лет.

— Да, она помнит — лучше вас, похоже. А вы, оказывается, вот где, совсем рядом! — воскликнул Каль. — Почему вы не приходили туда?

Алехандро недоверчиво смотрел на него.

— Разве вы не понимаете, что я пленник?

— Что-то я не вижу на вас оков.

Алехандро кивнул в сторону охранников у двери.

— Он сковал меня с помощью вон тех людей. Неужели, по-вашему, я не пришел бы, если бы смог?

Каль вперил в него сердитый взгляд.

— Откуда мне знать, что вы сделаете или не сделаете?

— Моя дочь знает! Не может быть, чтобы она не говорила вам, как всецело я ей предан.

— Говорила, и не раз. На этот счет можете не беспокоиться.

Алехандро с еще более угрожающим видом наклонился к Калю.

— А на какой счет мне следует беспокоиться?

Молодой человек заколебался, и Алехандро, конечно, не упустил этого из виду.

— Ну?

— Да нет же, она довольна и счастлива.

— Счастлива? Как девушка в разлуке с отцом может быть счастлива?

— Ну, может, и не совсем счастлива, — забормотал Каль, — но вполне довольна. У нее есть приятельница, служанка в доме Марселя, где…

— Вы привели ее в дом к Марселю?

— Да. И он очень хорошо отнесся к нам — не любопытствуя, кто она такая и почему со мной. Я пошел туда, потому что не знаю другого места в Париже, где у нее была бы крыша над головой. И у меня тоже.

— Любая конюшня была бы для нее безопаснее. Туда же без конца приходят всякие дворяне!

Каль прищурился, решив, что пора положить конец таинственности.

— Думаю, самое время рассказать, почему вы стараетесь никому ее не показывать.

— Значит, она сама ничего вам не говорила.

— О чем не говорила? — раздраженно прошипел Каль.

Алехандро не отвечал, застыв с каменным лицом, на котором ничего нельзя было прочесть.

— Вот вернусь к Марселю и попрошу ее открыть мне свой секрет, — с угрозой произнес Каль.

— Она этого не сделает.

Каль схватил Алехандро за воротник и притянул к себе.

— Не будьте так уж уверены в этом, лекарь.

Их взгляды встретились; обоих трясло от мысли, что им не обойтись друг без друга. И тут Алехандро услышал звуки шагов на каменных ступенях и шелест одежды. Оглянувшись, он увидел, что по лестнице, оживленно беседуя, спускаются де Шальяк и Фламель. Снова повернувшись к Калю, он прошептал:

— Все, время вышло. Нужно что-то придумать, чтобы вытащить меня отсюда. Из этого дома сбежать нелегко, меня постоянно охраняют.

— Тогда как…

— Я найду выход.

Де Шальяк, в изящно развевающемся алом одеянии, шел через зал вместе с краснолицым алхимиком. Алехандро не сомневался, что сейчас на него обрушится град вопросов.

— На верхнем этаже этого особняка есть забитое деревянными планками окно, выходящее на запад. Там меня и держат. Завтра после наступления темноты я брошу оттуда письмо. Не подведите меня, а не то…

Договорить, однако, он не успел; де Шальяк и его спутник уже стояли рядом.

— Какая дружеская беседа! Признайтесь, вы были знакомы раньше.

— Нет, сэр, мы только сегодня познакомились, — вежливо ответил Каль, — но поскольку этот джентльмен лекарь, а их, как сказал мой дорогой дядя Этьен, в наши дни очень мало, я и подумал, что стоит расспросить его о хвори, которой я страдаю. Она может… м-м… огорчить женщину.

— Ах! — Де Шальяк взмахнул рукой. — Эти грязные болезни. Ни слова больше!

— По счастью, мы как раз закончили. Добрый доктор дал мне, кажется, превосходный совет.

— Он же превосходный лекарь. Вы поступите мудро, если прислушаетесь к нему. Не возражаете, если я тоже дам вам совет?

— Будьте добры. Я рад любому совету в этой области.

Де Шальяк улыбнулся.

— Тогда советую вам, молодой человек, быть осмотрительным в выборе женщин.

Каль и Алехандро обменялись быстрыми взглядами.

— В данном случае, сэр, — сказал Каль, — девушка сама меня выбрала.

И с вежливым поклоном он отошел.

Алехандро настолько погрузился в себя, что не сразу осознал, что Фламель обращается к нему. Пришлось попросить повторить вопрос и, услышав его, быстро придумать, как объяснить появление у него рукописи.

— Я купил ее у аптекаря.

— Где, можно узнать?

— Точно не помню. В то время я путешествовал и не всегда знал даже названия деревень, через которые проезжал. Кажется, на севере. Нет, постойте… может, и на юге. — Алехандро с виноватым видом пожал плечами. — Я плохо запоминаю такие детали.

Фламель, с пылающим от возбуждения лицом, посмотрел на де Шальяка и снова перевел взгляд на Алехандро.

— Я долгие годы искал эту рукопись. В наших кругах ходили слухи о том, что она существует, но никто никогда ее не видел. Найдя ее, вы оказали миру неоценимую услугу. Скажите, а как она попала к аптекарю?

— Я его не спрашивал, а сам он ничего не объяснял. Наверное, она досталась ему от какого-то еврея. Возможно, во время погрома в Страсбурге. Или он купил ее у еврея, которому удалось сбежать.

— Мало кто сумел сбежать, слава Господу.

— Хватило бы и одного, — с горечью ответил Алехандро.

Желая предотвратить дальнейшее углубление в эту неприятную тему, в разговор вмешался де Шальяк.

— Я заметил, ваш перевод успешно продвигается.

— Это правда, но осталось еще очень много.

— Вы как раз добрались до страниц, где речь идет о преобразовании одних видов металлов в другие, — сказал Фламель. — Для меня было бы большой честью узнать, что вы там прочтете. Я даже мог бы помочь вам, поскольку понимаю смысл многих символов, которые встречаются в рукописи.

— Это замечательная идея! — воскликнул де Шальяк.

И Алехандро понял, что у него нет выбора, что они уже обо всем договорились, пока были в его комнате. Интересно, как де Шальяк объяснил заколоченное окно? Если алхимик вообще заметил этот факт.

Званый ужин закончился, и гости один за другим начали расходиться. Ушел и Каль вместе с Марселем, оставив Алехандро в страхе, что может никогда не вернуться. А вот надоедливый алхимик заверил его, что вернется непременно.

Вот-вот собирался уйти и Джеффри Чосер. Алехандро отвел его в сторону и прошептал:

— Помните, вы должны поговорить с вашим принцем. Скажите, что я страстно желаю помочь ему.

Чосер понимающе кивнул.

— Скоро вы услышите обо мне, не сомневайтесь.

Парнишка подошел к де Шальяку и попросил написать записку, объясняющую его долгое отсутствие. Получив ее, он отбыл: юноша, перед которым открыт весь мир. Алехандро проводил его завистливым, тоскливым взглядом. Своим авантюрным характером и пытливым разумом Чосер напомнил Алехандро его самого, молодого и свободного, пока он не споткнулся на своем пути.

Правда, приверженность парня английскому внушала опасения, однако в данный момент Алехандро это не слишком заботило. Да и что остановит такого сообразительного, предприимчивого молодого человека, как бы мир ни относился к предпочитаемому им языку?

Они лежали на соломенном тюфяке в своей комнате наверху, и Кэт дрожала от ужаса в объятиях Гильома, хотя ночь была теплая.

— Почему нельзя пойти туда сейчас?

— Он сказал, завтра.

— Де Шальяк! — простонала она. — Кто бы мог подумать?

Каль огорченно вздохнул.

— Если бы я знал историю их взаимоотношений, то смог бы понять и смысл этой встречи, однако ты не посвятила меня в ваши тайны.

Кэт закрыла глаза, не произнося ни слова.

— Кэт, пожалуйста, ты должна рассказать мне. Я ничего не знаю, и это может быть опасно.

Она открыла глаза.

— Значит, он ничего не рассказал тебе?

— Нет, но спросил, не рассказала ли ты мне. — Гильом нежно взял лицо Кэт в ладони и заглянул в глубину ее глаз. — Я вас не выдам. Порукой тому моя страсть к тебе. Но и без этого я человек чести. Я никогда не причиню тебе вреда, какую бы выгоду это ни сулило. — Она попыталась отвернуться, но он помешал этому. — Пожалуйста. Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя? Умоляю, доверься мне. Если нам суждено вместе пройти по жизни, я должен знать, кто ты.

Она мягко отвела от лица его руки, села и посмотрела ему в глаза.

— Ты должен пообещать, что не расскажешь никому.

— Я уже дал обещание. Не сомневайся в моей искренности.

— Гильом, это знание может обернуться для тебя плохо.

— Я готов рискнуть.

— Тогда помни, я предостерегала тебя. И ты согласился…

— Да! Согласился! Ради всего святого, говори!

— Хорошо. — Она чуть помедлила. — Что тебе известно об английском королевском дворе?

— Не больше, чем любому обычному человеку.

— Боюсь, скоро ты будешь знать больше, чем хотелось бы.

Он с искренним недоумением смотрел на нее.

— Но какое отношение английский двор имеет к тебе?

— Самое прямое. Видишь ли, Гильом, я… я…

Давясь слезами, она смолкла, не в силах продолжать.

— Да? Рассказывай!

— Я не дочь père, — выпалила она.

— Господи! — воскликнул Каль. — Еще скажи, что небо голубое! Это и дураку ясно с первого взгляда. Тогда чья ты дочь?

— Я… дочь… короля Эдуарда.

— Боже мой! — Каль перекрестился, во все глаза глядя на нее.

— Моя мать была придворной дамой королевы Филиппы. Во время чумы père, как лекаря, послали в Англию, и отправлял его де Шальяк. Вот как пересеклись их жизненные пути.

Немного придя в себя, Каль вновь обрел дар речи.

— Принцесса? Ты английская принцесса?

— Нет! Ты не понимаешь! Я никто. Никто. Незаконнорожденная, презираемая всеми, кто находился рядом. Меня забрали у матери в очень раннем возрасте и отправили к моей сестре Изабелле. Вот она настоящая дочь моего отца и королевы. Я значила для нее меньше, чем какая-нибудь рабыня. Единственные, кто был добр ко мне, это няня, да благословит ее Бог, а если она уже почила, да покоится в мире, и Адель, фрейлина сестры! Скорее она была мне сестрой, не Изабелла. Королева, король, мои братья и сестры — все они обращались со мной хуже, чем с остывшей золой из камина!

— А как же твоя мать? Она не могла ничего сделать для тебя?

— Ей всячески препятствовала королева. Таким образом она мстила моей матери за то, что та имела связь с королем, хотя как мать могла избежать этого? А потом, когда мне было семь, она умерла от чумы.

— Да, ты говорила. Боже мой! — изумленно повторил он. — Что за поразительная история! Чего-чего, а такого я никак не ожидал…

— Поразительнее всего то, что я до сих пор жива! — Кэт помолчала. — Ты должен снова пообещать мне никому не рассказывать о том, что узнаешь, а иначе я не смогу продолжить.

— Конечно обещаю… но неужели осталось что-то еще даже более убийственное?

— Не знаю, это как посмотреть. — Она сделала глубокий вдох и выпалила: — Père еврей.

Последовало потрясенное молчание.

— Не может быть. Я бы понял это.

— Каким образом?

— По его… качествам. В нем нет ничего еврейского.

— У него есть шрам. На груди. Когда-то там было круглое клеймо.

И тут Каль вспомнил тот вечер в доме Алехандро и то, как удивился, заметив шрам на его груди. Однако тогда его голова была слишком занята другими мыслями, чтобы проявить к шраму более чем мимолетное любопытство; люди умирали, за ним самим гнались.

— Он отвернулся от меня, когда я увидел его без рубашки. Теперь понятно почему. — Помолчав, Каль задал новый вопрос: — Но тогда как получилось, что де Шальяк отправил его в Англию?

— Де Шальяк не знал. Père скрыл, кто он такой, взяв имя своего умершего друга, солдата, вместе с которым покинул Испанию.

— Почему он ее покинул?

— Потому что убил епископа.

— Епископа? И он до сих пор ходит на свободе, а не вздернут на дыбе?

— Клянусь, это правда — и, поверь мне, Гильом, у него были для этого серьезные основания.

— Но епископ… поистине, это тяжкий грех.

— И мысль об этом гложет его каждый день. Проклятый церковник погубил и его, и его семью только за то, что père выкопал труп человека, которого лечил от ужасной болезни, но не сумел спасти. Он отчаянно хотел понять, почему этот человек умер. И достал тело из могилы…

— Бог мой! — простонал Каль.

— Гильом… постарайся понять… когда человек так страстно жаждет знаний, как père, временами приходится рисковать. И он дорого заплатил за все, что сделал. Его семья была изгнана, их имущество конфисковано… им пришлось покинуть Испанию в самый разгар «черной смерти». — Кэт понурилась. — Он до сих пор не знает, сумели ли его родители пережить это путешествие, они были люди пожилые еще тогда, десять лет назад.

— Это правильно — что он дорого заплатил, за такие-то дела.

Щеки Кэт вспыхнули от гнева, но она с заметным усилием сдержалась.

— Père знает, что за все это его когда-нибудь будут судить. Однако в их святых книгах сказано «око за око», и хотя он не такой уж набожный человек, к этим словам своего пророка относится очень серьезно. — Кэт помолчала. — В Авиньоне, дожидаясь приезда семьи, он хотел лечить людей, но вместе с другими лекарями его вызвали к де Шальяку, для обучения. Потом их разослали по всей Европе, чтобы защищать здоровье королевских семей, поскольку Папа рассчитывал навредить им, по-своему устраивая королевские браки, а как бы он прибрал их к рукам, если бы все невесты и женихи умерли? Вот как père оказался в Англии — если бы не это, он так и жил бы в Авиньоне. Он от всей души надеялся, что его семья сумела добраться туда, но возвращаться боялся — его могли узнать и схватить. Хотя он понимает, конечно, как мало у них шансов пережить и трудное путешествие, и чуму.

Каль покачал головой, все еще не оправившись от потрясения.

— Какой жестокой может быть рука судьбы! Он думал, что в Париже безопасно, а оказалось, что самая большая опасность подстерегает как раз здесь. — Он задумчиво помолчал и добавил очень серьезно: — Должно быть, все эти годы были просто ужасными для тебя.

Кэт нахмурилась.

— Ужасными? Что ты имеешь в виду?

— Ты ведь целых десять лет с ним как его дочь.

— И почему, — грустно спросила она, — это должно быть ужасно?

— Плохо уже то, что он еврей, но к тому же осквернитель; могил, убийца… твоя преданность ему удивительна, учитывая…

Не раздумывая, она замахнулась, собираясь влепить ему пощечину, однако Каль перехватил ее руку и крепко сжал ее. Увидев гнев и слезы в глазах Кэт, он понял, что для нее все эти доводы ничего не значат. Она любит Алехандро Санчес не меньше, чем если бы он и вправду был ее отцом.

Спустя несколько напряженных мгновений он прошептал:

— Прости. Я не хотел проявить неуважение. — Он нежно поцеловал ее руку, которую все еще сжимал. — Мое суждение слишком поспешно, ведь я еще так мало знаю.

Кэт выдернула руку. Щеки у нее полыхали, а голос звучал глухо, когда она в конце концов заговорила.

— Père самый замечательный человек из всех, с кем я сталкивалась. И духом он гораздо благороднее того, кто зачал меня. Ни на миг я не пожалела, что оказалась с ним. Он подарил мне знания, научил читать и считать… я знаю медицину, умею охотиться и владею навыками, необходимыми для выживания. Мало кто может похвастаться такими вещами, а среди женщин — вообще единицы. И никогда он не пытался навязать мне свою веру, хотя иногда по выражению его лица я понимаю, как страстно хотел бы этого. Ему бывает так пусто, так одиноко… никто не должен такого выносить.

— У него позади много потерь.

— Он потерял все, что было для него важно, кроме меня.

И когда она произнесла эти слова, Каль понял: чтобы сохранить Кэт, у него нет другого выхода, кроме как принять ее названого отца.

— Клянусь, я сделаю все, что потребуется, чтобы вы снова были вместе.

— Тогда смирись с тем, что это непременно случится.

Алехандро одолевали вопросы, связанные с вечерними событиями. Быстрый разумом юный Чосер, который, как надеялся лекарь, поможет ему сбежать; неожиданная встреча с Калем; волнующие новости о том, где оказалась Кэт, и двусмысленный, а потому тревожный намек Каля о том, что она в каком-то смысле сама его «выбрала». Конечно, существует единственный способ, каким девушка может «выбрать» мужчину, однако сама мысль об этом жгла Алехандро изнутри, лишая последних остатков покоя.

Все так сплелось, что и не разберешься. Однако разобраться необходимо — иначе ему никогда не вырваться из-под власти де Шальяка. По крайней мере, когда он томился в испанском монастыре, намерения тех, кто пленил его, не вызывали сомнений — они хотели его смерти. Де Шальяк же терзал его, держа в состоянии неизвестности. Алехандро претила мысль быть, пусть и против воли, соучастником этого издевательства, игрушкой в руках другого человека.

«И умного человека, черт бы его побрал, настолько умного, что в других обстоятельствах он мог бы стать очень приятным товарищем».

В свете одинокой свечи он смотрел на рукопись Авраама, спрашивая себя, будет ли когда-нибудь испытывать к ней прежние чувства. Фламель, казалось, желал ее с такой же страстью, с какой мужчина хочет обладать женщиной, как будто, попади она ему в руки, это спасло бы его от какой-то огромной неудачи. Теперь, когда мерзкий алхимик касался страниц рукописи, видел ее секреты, у Алехандро пропало чувство, будто она принадлежит ему.

«Глупец! — выбранил он себя. — Она принадлежит людям, для которых написана».

И его долг донести ценный труд до них.

Внезапно послышался негромкий стук, и в комнату вошел де Шальяк. Сейчас он был не в роскошном официальном одеянии, в которое облачился по случаю приема, а в легком, из нежнейшего шелка цвета индиго. Их взгляды встретились; У Алехандро возникло чувство, будто де Шальяк пытается заглянуть в самую его душу. Он отвернулся.

— Прекрасный вечер, не правда ли? — спросил француз.

— Интересный, должен признаться. Но скажите, ради бога, зачем вы пригласили лорда Лайонела?

— Почему вы задаете этот вопрос?

— Ведь он же мог прийти!

Де Шальяк улыбнулся.

— Вот именно! Я затем это и сделал, чтобы посмотреть, как вы отреагируете. Признаюсь, это было бы забавно — увидеть, как вы корчитесь из страха, что вас узнают. Однако все кончилось хорошо, не так ли? По-моему, общество юного пажа было вам приятно. Во время вашего пребывания в Англии Лайонел был всего лишь ребенком, и дела взрослых его не интересовали. — Он цинично усмехнулся. — Он и сейчас в чем-то всего лишь ребенок. И, как ребенок, не знает меры в удовольствиях, отчего и умудрился заработать подагру.

Алехандро выпрямился.

«Сейчас можно заронить зерно на будущее».

— В таком случае я хотел бы осмотреть его — если вы уверены, что он меня не узнает.

Де Шальяк удивленно вскинул брови.

— Зачем?

— Потому что, как вы уже говорили, он слишком молод, чтобы страдать от подагры. Может, дело вовсе не в подагре. Может, это что-то другое.

— Вы ставите под сомнение мой диагноз?

«Осторожнее выбирай слова. Не забывай о его гордыне и используй ее против него».

— Эта война принесла множество новых недугов, некоторые выбиваются за рамки всякой классификации. Мне довелось столкнуться со многими из них. Члены королевской семьи не защищены от этих болезней точно так же, как и все остальные люди. Когда-то я учился у вас, поскольку ваши знания были несравненно обширнее моих. Разве нельзя предположить, что ныне и вы можете чему-то научиться у меня?

Де Шальяк заерзал, явно испытывая неловкость.

— Наверное…

— Юный Чосер говорит, что его лорд страдает от боли в конечностях, в особенности в одной ноге, но вы отказываетесь давать ему опий. Думаю, это правильно, потому что опий сделает его внутренности вязкими, а тело должно сохранять способность избавляться от загрязненных жидкостей и отходов. Однако если дело не в подагре, тогда, возможно, он страдает от заболевания, которое вам по силам излечить. Он будет у вас в неоплатном долгу.

Не отвечая, француз сидел с задумчивым видом. В конце концов после долгой, томительной паузы он сказал:

— Может, в ваших словах есть смысл и вдвоем мы послужим принцу лучше, чем я один.

— Мы могли бы удалиться в другую комнату, чтобы обсудить свои выводы, — быстро добавил Алехандро. — Если подтвердится, что дело не в подагре, мы скажем ему, что это открытие целиком принадлежит вам.

У де Шальяка сделался обиженный вид.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы приписывать себе чужие заслуги.

— Нет, конечно нет. Я лишь имел в виду, что мне не стоит привлекать к себе внимания.

— Это да, — задумчиво произнес де Шальяк и вперил в Алехандро мрачный, угрожающий взгляд. — Учтите, вы очень пожалеете, если попытаетесь сбежать.

— Со всеми вашими охранниками, которые караулят меня? Разве я с ними справлюсь?

Некоторое время француз пристально вглядывался в лицо Алехандро, как будто пытаясь прочесть его мысли.

— Я обдумаю ваше предложение, — в конце концов сказал он, встал и, шелестя шелковым одеянием, направился к двери. — Спокойной ночи, друг мой.

Не оглянувшись, он вышел и закрыл за собой дверь.

Его пленник сидел, пытаясь понять, а зачем, собственно, де Шальяк вообще приходил.