"Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Жених (Картина провинциальных нравов)" - читать интересную книгу автора

И так как в это время к Тисочке сватался шестидесятилетний асессор
казенной палаты Чигунов, то Порфирий Петрович не без основания заключил, что
слова песни

Встань ты, старый черт, проснися!
Борода седая, пробудися!

- относятся не к чему иному, как к оскорблению чести вышереченного
Чигунова.
В другой раз Порфирий Петрович, собравшись поутру на службу, нашел на
полу, в сенях, записку, на которой было написано: "Твой навек, Павел
Махоркин".
В третий раз, накануне самого сговора Тисочки с Чигуновым, вся
крутогорская публика могла прочитать на воротах порфирьевского дома
приклеенную к ним записку следующего содержания: "Почивай, кроткая
Феоктиста! друг твой не дремлет! Люблю!"
Узнав об этом, престарелый жених, сообразив рост и необыкновенную
крепость мышц Махоркина, нашел, что было бы дерзко и неудобно сопротивляться
персту указующему, и счел долгом отказаться от руки Тисочки. Крутогорские
жители уверяли, что при этом слышен был под землею хохот врага
человеческого.
Порфирий Петрович, до сих пор с терпением несший крест, ниспосланный
ему судьбою, не выдержал. Положение его сделалось столь же невыносимым, как
положение того жильца, который, вопреки советам друзей и родственников,
поселился в заколдованной квартире и в которого аккуратно, в известный час,
нечистая сила бросает из-за печки посудою, горшками, черепками и всем, чем
попало. Получив отказ Чигунова, он, не медля нимало, отправился к генералу
Голубовицкому и перед ним, как перед отцом, поведал свое горе.
- Ваше превосходительство, - сказал он, - не снисхождения, а
справедливости вашей прошу! Шестьдесят лет жил я спокойно, наслаждаясь
плодами рук своих, и вот теперь, видя, так сказать, вечернюю зарю перед
собою, должен погибнуть насильственно от руки капитана Махоркина!
Генерал был в затруднительном положении. С одной стороны, он уважал и
любил Порфирия Петровича, - потому что как его не любить? - но с другой
стороны, он не усматривал в законах ничего, что могло бы быть приложено к
настоящему случаю.
- Вы подайте просьбу о личном оскорблении, - сказал он по некотором
размышлении.
- Помилуйте, ваше превосходительство! вам, стало быть, угодно, чтоб я,
так сказать, сам перед всеми раскрыл свой собственный позор? Пожалейте отца
семейства, ваше превосходительство!
- Хорошо, я попробую усовестить его, - сказал генерал. Но когда
Махоркин вошел, по приглашению, в кабинет генерала, то последний, измерив
его оком, сам внезапно почувствовал некоторое расслабление во всем своем
организме.
- Я призвал вас, капитан, - сказал он, по временам переводя дух от
волнения, - чтобы представить вам, каким неприятностям вы подвергаете
девицу, по-видимому, вам дорогую...
Махоркин покраснел до ушей, но молчал.