"Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Жених (Картина провинциальных нравов)" - читать интересную книгу автора

тому дню, в который в первый раз был замечен Махоркин на улице, вдруг
разразилась над Крутогорском буря, и небо, осветившись на мгновение багровым
светом, изрыгнуло из себя огненного змия, который и упал в трубу дома вдовы
коллежской секретарши Шумиловой, а поутру оказался там Махоркин. Третьи шли
еще дальше и утверждали, что со времени необъяснимого появления Махоркина в
Крутогорске весь крутогорский край, до того времени благодатный, несколько
лет сряду был поражаем бездождием, причем в воздухе пахло гарью и тлением и
летали неизвестной породы хищные птицы, из которых одну, впоследствии
времени, к всеобщему удивлению, опознали в лице окружного начальника
Виловатого.
Махоркин, как нарочно, всем своим поведением как бы подтверждал эти
догадки; он не только не старался рассеять окружавшее его облако
таинственности, но, напротив того, все более и более сгущал его. Имея в
вышину два аршина и четырнадцать вершков и в отрубе полтора аршина, он гордо
прохаживался по улицам города Крутогорска в демикотоновом сюртуке, в
медвежьей шапке на голове и с толстою суковатою палкой в руке и однажды на
замечание батальонного командира о том, что строевая служба не терпит такого
разврата, молча показал ему такого сокрушающего размера кулак, каким,
всеконечно, не пользуется ни один в мире фельдфебель. Не было в Крутогорске
ни зверя, ни человека, который бы не сворачивал с дороги или не жался бы к
стене, завидев Махоркина, шагающего с своим неизменным товарищем - суковатою
палкою. Он же проходил мимо мерным и медленным шагом, не моргнув и не
улыбнувшись и нисколько, по-видимому, не замечая оказываемых ему знаков
истинного уважения и преданности. Как проводил он время в квартире своей -
это была тайна между ним и небом, потому что, хотя и был один человек,
который пользовался его доверенностью, но и тот и краснел, и бледнел, и
дрожал, когда кто-нибудь, хотя стороной, заводил при нем речь о Махоркине.
Человек этот был не кто другой, как известный нам Петр Васильич Рогожкин,
Таким образом проводилось время до обеда, если не встречалось
препятствий со стороны службы. Перед обедом Махоркин выходил в своем
оригинальном костюме совершать обычное путешествие по улицам, а Рогожкина
отпускал на несколько часов домой, потому что в публике не желал быть видим
даже в его обществе. После обеда опять являлся Рогожкин, и домик снова
оглашался песнями до позднего вечера, после чего Павел Семеныч опять уходил
путешествовать, и затем, возвратясь домой, прочитывал одно место из Брюсова
календаря, и именно то, где сказано: "Рожденные под сею планетою бывают
нрава кроткого, но угрюмого, наружности неприятной, а потому в любовных
делах удачи не имеют..." Перечитав неоднократно эти строки, Махоркин
задумывался, несколько раз вздыхал и окончательно ложился спать.
Казалось бы, в этом образе жизни не было ничего предосудительного,
однако ж Махоркин скрывал его. Какая была причина этой скрытности? была ли
она следствием особенного рода самолюбивой застенчивости, столь часто
составляющей удел людей, сильно развитых физически? Была ли она результатом
долговременного служения в пехотной службе, сопряженного с ней квартирования
по деревням и приобретенной, вследствие того, дикости нрава, которая
заставляет чуждаться людей потому только, что они люди, а не звери? Не было
ли, наконец, на совести этого человека какого-нибудь происшествия, которое
раз навсегда наложило железную свою руку на все его пожелания и помыслы? По
неимению дара тонкого анализа, я не берусь решать эти вопросы, но могу
удостоверить, что в настоящем Махоркина не имелось ничего другого, кроме