"М.Е.Салтыков-Щедрин. Деревенский пожар (Ни то сказка, ни то быль)" - читать интересную книгу автора

и вдруг, с дозволения божия, все было у него отнято: и дети, и скот, и
друзья, а сам он был поражен проказою, изгнан из города и лежал у городских
ворот, на гноище. Псы лизали его раны... псы! Но и за всем тем он не токмо
не возроптал, но наипаче возлюбил господа, создавшего его. И бог, видя
таковую его преданность, воззрел на него. Через короткое время Иов был и
здоров, и богат, и славен более прежнего. Стада умножились, детей
народилось достаточно, словом сказать - все...
Однако и батюшкины увещания доходили до Татьяны в форме смутного и
назойливого шума. Она устремила глаза на ту линию, которая разделяла
уцелевшую часть Петькина лица от обуглившейся, и тихо шептала:
- Господи! видишь ли?
В усадьбе в это время добрая барыня, Анна Андреевна Копейщикова,
праздновала день своего рождения. Собрались немногие, но искренние друзья:
предводитель Кипящев с женою, исправник Шипящев с племянницею, да еще Иван
Иваныч Глаз, партикулярный человек, про которого говорили, что при нем язык
за зубами держать надо. Впрочем, так как тут были всё люди, при которых
тоже нужно было язык держать на привязи (сама Анна Андреевна говорила, что
она где-то "служит"), то Иван Иваныч чувствовал себя в этой компании очень
удобно. Присутствовал тут и батюшка с попадьей.
Анна Андреевна была генеральская вдова, лет сорока с небольшим, еще
красивая и особенно выдающаяся роскошным бюстом на балах и вечерах, где
обязательно декольте и где ее бюст приковывал к себе взоры людей всех
возрастов и всех оружий. Но она раз навсегда сказала себе: "Ni-ni - c'est
fini" [Ни-ни - это кончено (франц.)], и всю себя отдала своим детям. За это
в свете про нее говорили: "C'est une sainte" [Это - святая (франц.)], а за
патриотизм: "C'est une fiere matrone!" [Это твердая патрицианка! (франц.)]
Как и все русские дамы, она говорила по-французски, знала un peu
d'arithmetique, un реи de geo-graphie et un peu de mythologie (cette pauvre
Leda!) [Немножко арифметики, немножко географии и немножко мифологии (ах,
эта бедная Леда!) (франц.)], долго жила за границей, а в последнее время
сделалась патриоткой и полюбила "добрый русский народ". Три года тому назад
она посетила родное Горбилево и с тех пор ездила туда каждое лето.
Поставила в саду мавзолей покойному мужу и каждый день молилась. Ни с кем
не знакомилась, кроме испытанных "друзей порядка", хозяйства не вела, а
отдавала землю мужикам исполу и, видимо, экономничала. У нее был сын
Сережа, правовед лет шестнадцати, и восемнадцатилетняя дочь Верочка,
шустрая особа, которая тоже знала un peu d'arithmetique et un peu de
mythologie.
Господа уже возвратились из церкви и сидели за завтраком, когда
прибежали сказать, что Софониха горит. Батюшка мгновенно скрылся увещевать:
прочие побежали к окнам и смотрели. За громадной тучей дыма не было видно
пламени, но дым прямо летел по ветру на усадьбу, и чувствовался в комнатах
горький запах его. Людей тоже не было видно, но по дороге вбежали к
пожарищу толпы соседних крестьян и дворовых.
- Как вы хотите, господа, - сказала наконец Анна Андреевна, - а я не
могу оставаться равнодушной зрительницей. Ведь они - мои. Злые люди
разлучили нас, - надеюсь, временно, - но я все-таки помню, что они - мои.
Но ей не дали одной совершить подвиг самоотвержения, и всей компанией
вызвались сопутствовать ей.
- Да и вообще это наш долг, - продолжала Анна Андреевна, - если б даже