"Артур Сэлинджэр. Голубой период де Домье-Смита" - читать интересную книгу автора

примерным поведением могут принимать участие в конкурсе. Летний семестр на
курсах "Les Amis des Vieux Ma-tres" официально открывается десятого июня.
Образцы работают как в области чистого искусства, так и рекламы надо было
выслать на имя мосье Йошото, директора курсов, бывшего члена Императорской
академии изящных искусств в Токио.
Меня тут же наполнила непреодолимая уверенность, что лучшего
кандидата, чем я, не найти. Я вытащил портативную машинку Бобби из-под
кровати и написал по-французски длиннейшее, неумеренно взволнованное
письмо мосье Йошото; утренние занятия в своей школе я из-за этого,
конечно, пропустил. От вступления - целых три страницы! - просто шел дым
столбом. Я писал, что мне двадцать девять лет и что я внучатый племянник
Оноре Домье. Я писал, что только сейчас, после смерти жены, я покинул
небольшое родовое поместье на юге Франции и временно - это я подчеркнул
особо - гощу в Америке у престарелого родственника. Рисуя я с раннего
детства, но по совету Пабло Пикассо, старейшего и любимейшего друга нашей
семьи, я никогда еще не выставлялся. Однако многие мои полотна - масло и
акварель - в настоящее время украшают лучшие дома Парижа, притом отнюдь не
дома каких-нибудь нуворишей, и уже gegn - внимание самых выдающихся
критиков нашего времени. После безвременной и трагической кончины моей
супруги, последовавшей после ulc-ration canc-reuse, я был глубоко уверен,
что никогда больше не коснусь холста. Но недавно я почти разорился, и это
заставило меня пересмотреть мое серьезнейшее r-solution. Я написал, что
сочту за честь представить "Любителям великих мастеров" образцы своих
работ, как только мне их вышлет мой парижский агент, которому я,
разумеется, напишу tr-s press-. И подпись: "С глубочайшим уважением Жан де
Домье-Смит".
Этот псевдоним я придумывал чуть ли не дольше, чем писалось все
письмо.
Письмо было написано на простой тонкой бумаге. Но за-печатал я его в
конверт, где стояло "Отель Ритц". Я наклеил марки для заказного письма,
стащив их из ящика Бобби, и отнес конверт вниз, в специальный почтовый
ящик. По пути я остановился у клерка, раздававшего почту (он явно меня
ненавидел), и предупредил его о возможном поступлении писем на имя де
Домье-Смита. Около половины третьего я проскользнул в свой класс: урок
анатомии уже начался без четверти два. Впервые мои соученики показались
мне довольно славными ребятами.
Четыре дня подряд я тратил все свое свободное - да и не совсем
свободное - время на рисование образцов, как мне казалось, типичных для
американской рекламы. Работая по преимуществу акварелью, но иногда для
вящего эффекта переходя на рисунок пером, я изображал сверхэлегантные пары
в вечерних костюмах - они прибывали в лимузинах на театральные премьеры,
сухопарые, стройные, никому в жизни не причинявшие страданий из-за
небрежного отношения к гигиене подмышек, впрочем, у этих существ, наверно,
и подмышек не было. Я рисовал загорелых юных великанов в белых смокингах -
они сидели у белых столиков около лазоревых бассейнов и с преувеличенным
энтузиазмом подымали за здоровье друг друга бокалы с коктейлями, куда
входил дешевый, но явно сверхмодный сорт виски. Я рисовал краснощеких,
очень "рекламогеничных" детей, пышущих здоровьем, - сияя от восторга, они
протягивали пустые тарелки из-под каши и приветливо просили добавку. Я
рисовал веселых высокогрудых девушек - они скользили на аквапланах, не