"Евгений Андреевич Салиас. Пандурочка " - читать интересную книгу автора

капитаншу, и угощал ее предпочтительнее, и любезничал с ней сугубо.
Старый пандур, как ревнивец от природы, сидя несколько в отдалении,
приглядывался и краснел от удовольствия, но и от боязни, что жена будет
очарована. Он, конечно, не знал, да и никто на его месте не мог бы
предположить, что вельможа, падкий на прекрасный пол, остановился здесь
лишних два-три часа исключительно затем, чтобы полюбезничать с
женщиной-крошкой. А крошка эта именно сразу ему сильно приглянулась своей
редкой миниатюрностью, и он ее прозвал уже тотчас "пандурочкой".
Впрочем, в данном случае ревновать было нельзя - и неудобно, и
бессмысленно. Благосклонность вельможи не могла быть истолкована в дурную
сторону, так как через час-два вельможа двинется далее, по пути... чуть не
на край света, во всяком случае на край России, к границе Турции.
Приближенные князя знали и понимали больше пандурского капитана и
крошечной капитанши. Они знали, что завтрак на этой станции не предполагался
и что его вдруг по нежданному приказу кое-как с трудом состряпали. Но
близкие люди, и свита, и прислуга, давно привыкли к своему обожаемому князю
и ко всем его "чудесам". Сегодня он из-за прихоти всех и все кверху ногами
перевернет, а завтра сам удивится и спросит:
"Что такое приключилось? Кто таковое приказал? Я же?! Да что вы на меня
все поклепы взводите! Идолы!"
И приближенные сообразили, конечно, тотчас, что красивая и крошечная не
то женщина, не то куколка, оказавшаяся семнадцатилетней капитаншей, женой
пандурского офицера с шестым десятком лет на плечах, заинтересовала среди
тоски и однообразия дальнего пути их всевластного и прихотливого повелителя.
- Вот так пандурочка! - воскликнул он. - Никогда еще такой крохотули не
видал. Тринадцать лет дать нельзя. Подавать завтракать. Поспеем. Турка от
нас не уйдет!
И около станционного дома на лугу вдруг состоялось пирование. Всех
дворян позвали к столу, но "стола" не было, ибо такого большого, на тридцать
человек, никогда в этих краях и не бывало. На траве были разостланы ковры, и
все уселись кругом, как кто мог удобнее и вежливее.
- Не бойсь, государи мои! - восклицал весело хозяин, радушный и
приветливый. - Не стесняйте себя... Турки завсегда так кушают... Ноги под
себя, а не набок. Вот так...
Приглашенная Анна Семеновна Карсанова, сидевшая на ковре около могучей
фигуры князя, казалась совсем такой куколкой, которую он мог бы легко
спрятать у себя за пазухой. Долго ли продолжался завтрак и что говорил ей
вельможа, как и о чем он шутил, капитанша не помнила, потому что была как в
чаду.
Она очнулась вполне только тогда, когда все, как наваждение какое-то
мимолетное, - вдруг исчезло из глаз ее, а сама она сидела в тарантасе около
мужа... А кругом была пустота, голая степь.
Где же этот красавец великан, его чудные глаза и чудный голос,
проникающие в сердце, волнующие его какой-то еще не изведанной сладостью.
Неужели это больше никогда не повторится? Да и было ли оно?
Встреча с именитым вельможей, который обладал даром очаровывать всех
женщин без исключения, разумеется, сделала то, что пандурочка, вернувшись в
свою глушь - в Кузьминку, среди дремучего леса, окончательно стала чахнуть.
Она стала жить воспоминаниями о своем путешествии в Киев и завтраке с
вельможей. "Он и Кузьма Васильевич?!" - думала и восклицала она наедине.