"Игорь Сахновский. Человек, который знал все" - читать интересную книгу автора

независимость, а уж менято знакомство с человеком по фамилии Безукладников
не подкупило и не одарило ничем - скорее, наоборот, привело к малоприятным
ситуациям, и хвастаться этим не хочется.
Следует иметь в виду, что одинокий, малообщительный Безукладников,
поневоле сделавшись публичной фигурой, остро интересующей и очень
специальные службы, и всеядную прессу, в результате еще больше закрылся,
безоговорочно предпочитая сугубо частную жизнь. Поэтому я вправе писать лишь
о том, что он сам счел нужным мне рассказать (без особых оговорок: "между
нами") за несколько встреч.
Кроме уже описанного чаепития на безукладниковской кухне, были еще две
короткие встречи в Лондоне и затем, примерно через год, странная неделя
совместного отдыха на одном анонимном курорте, который несравненная Рената
Бьюкенен в своих интимных записках о совместной жизни с Безукладниковым
почемуто называет Полинезийской Ривьерой. (Эти странноватые, на мой вкус,
мемуары здесь еще прозвучат.)
В безукладниковских признаниях задевала слух одна особенность. Он мог,
например, вставить: "Ренате почудилось, что..." или "Стефанов подумал...", и
от этих оборотов веяло художественной литературой, как будто рассказчик по
ходу дела сочинял внутреннюю жизнь своих персонажей. А потом я сказал себе,
что человеку, без труда узнающему дату смерти любого из нас, любые
послезавтрашние новости или стихотворную строку, приснившуюся мне нынче
ночью, нет нужды сочинять, что подумал пресловутый Стефанов или что вдруг
почудилось божественной Ренате. Он просто в любую секунду мог это знать.
Мы сидели в изумительно старом лондонском пабе, и пивная пена пролилась
на черную дубовую столешницу, терпящую, наверно, уже десятое поколение таких
же неопрятных выпивох. "Тринадцатое", -уточнил Безукладников, хотя я молчал.
И тут я рискнул спросить: когда, в каких случаях его настигает
информация, нужная либо совсем лишняя? И вообще как он до сих пор не сошел с
ума?
- К счастью, если только задаю вопрос. Но все равно - уже сошел...
Он помолчал, остужая ладони бокалом с остатками ледяного "Гиннесса".
- Спасибо хоть, не спрашиваете, есть ли Бог и что там, после смерти.
- Не за что. Представляю, как вас уже затерзали этими вопросами.
- Может, еще пива?..
- Мне хватит. А кстати, что там - после смерти?
Возвратясь домой поздней ночью, Безукладников вывалил деньги из сумки и
отнес ее на помойку, где тщательно затолкал в мусорный бак.
Он отсчитал триста двадцать тысяч долларов для Сергея Юрьевича, выбирая
пачки с крупными купюрами. Подумав, добавил для ровного счета еще тридцать
тысяч, после чего сообразил, что передавать деньги ему не в чем. Делать он
это собирался анонимно, а дарить какому-то Сергею Юрьевичу свой любимый
кожаный портфель (хоть и затертый уже до белых залысин) - больно много
чести. Безукладников порылся в бельевом шкафчике и нашел чистую наволочку:
так даже романтичней. Хотя какая тут, к черту, романтика?
Набитая наволочка выглядела внушительно.
Спал он как убитый, а проснулся в семь утра от голода.
Продавщице круглосуточных "Продуктов" не приглянулись безукладниковские
доллары. Она просто принесла из подсобки бутерброды с колбасой, и они мило
позавтракали вместе, прямо за прилавком, пользуясь отсутствием других
покупателей. "Надя, -предлагал растроганный Александр Платонович с полным