"А.Сахаров(редактор). Николай II (Том II) ("Романовы" #21) " - читать интересную книгу автора

но в душе его поднялась целая буря. С детства Отец приучил его скрывать свои
эмоции, и ни один самый опытный царедворец не мог ничего прочитать на лице
российского самодержца. Но по тому, как Николай уставился взглядом в окно
вагона, не видя проносящиеся за стеклом ландшафты, самые близкие ему люди из
свиты - Мосолов, Кочубей, Орлов, Дедюлин и Дрентельн - поняли, что он
глубоко переживает сообщение.
"Опять Maman вынесла на суд великих князей и их жен, а стало быть, и
петербургского света наши узкосемейные дела... - огорченно думал Николай. -
И далась ей эта поездка... Мало ей того, что стремится затмевать мою дорогую
Аликс на всех приемах и больших выходах в Петербурге и выступает на передний
план даже в царских ложах на гала-спектаклях. А теперь, чтобы снова быть
впереди моей жены, Maman хотела превратить нашу милую и душевную поездку по
России, общение с моим народом в парадное представление для газетчиков...
Ведь она вынуждала меня сделать ей публичный отказ! Так эксплуатировать мои
сыновьи чувства?! А ее атака в защиту Миши? Ведь говорил же я ей, что
сейчас, когда проходят торжества в честь Царствующего Дома, прощать
нарушение самых священных династических принципов - женитьбу на равнородных
членах иностранных династий - значит подрывать основы основ самодержавия...
Сейчас, в дни радости, снова переживать горе его женитьбы на
Мамонтовой-Вульферт?! Сколько раз он сам давал мне слово, что на ней не
женится! И я ему безгранично верил! Ведь Maman была совершенно согласна с
тем, что я писал ей по этому поводу! Что бедный Миша стал на время как бы
невменяемым, думает и мыслит, как эта дрянь ему прикажет, и спорить с ним,
вразумлять его - напрасно! Почему же Maman не восприняла мое сообщение о
том, что хитрая бестия Вульферт не только читает, но и снимает копии с
телеграмм, писем и записок, адресованных Михаилу от семьи, а также
показывает все это своим и затем хранит вместе с полученными от него
деньгами в Москве, в железном шкафу своего папочки Шереметьевского! Со
многими дворами мы в родстве, но не хватало еще породниться с московским
Гостиным! Maman забыла, как жестко незабвенный Батюшка сказал о женитьбе
брата своего, великого князя Михаила Михайловича... Хоть Михаил и влюбился
во внучку Пушкина, графиню Меренберг[13], и женился по любви на ней, Батюшка
сказал твердо: "Этот брак, заключенный наперекор законам нашей страны,
требующих моего предварительного согласия, будет рассматриваться в России
как недействительный и не имеющий места"... Ведь я-то поступаю точно так,
как решал Papa! Зачем же Maman омрачает эти праздничные дни и не только сама
хочет воздействовать на меня, но и поощряет к этому дядьев?! Хотя и это
понятно. Ведь у каждого из них по части морганатических браков рыльце в
пуху... Взять хотя бы дядю Павла и бывшую прежде замужем за адъютантом дяди
Владимира[14] Пистолькорсом "Маму Лелю"[16] Если я так быстро прощу Мишу, то
все они - и в том числе вдова дяди Владимира тетя Михень[17] - будут
торжествовать и пускать сплетни о том, что я нарушаю свои принципы! Они
хотят меня осрамить перед всей Европой, чтобы я признал и освятил брак
своего родного брата с какой-то дочкой присяжного поверенного, предки
которого сидели в лавке, а он сам прислуживает выскочке миллионеру
Рябушинскому
Свитские, видя его нежелание поддерживать беседу, разбрелись по своим
купе собирать вещи. Царский поезд подходил к станции Александровская.
От черных дум Государя отвлекли только его любимые дети. Все пятеро
явились в Царский павильон встречать дорогого ПапГЎ, затормошили и