"А.Сахаров(редактор). Николай II (Том II) ("Романовы" #21) " - читать интересную книгу автора

Гарин, заметив эффект, произведенный портретом, вспомнил весьма
романтическую историю родителей молодого корнета, обошедшую в начале 90-х
годов прошлого века все салоны Петербурга и Варшавы.
Польский граф Лисовецкий, ротмистр лейб-гвардии уланского полка, увидел
на придворном балу в Николаевской зале Зимнего шестнадцатилетнюю дочь
генерал-лейтенанта Ознобишина, очаровался ею, протанцевал с ней все танцы
подряд, к неудовольствию ее отца, и влюбил девушку в себя. Мать у Марии рано
умерла, отец, поручивший воспитание дочери боннам и тетушкам, не сумел
упросить ее подождать выходить замуж. Граф, срочно перейдя в униатство,
тайно обвенчался с Марией и увез ее к себе в Петровскую губернию, где у него
было обширное имение и фамильный дворец.
Именно оттуда и привезла Мария в Кострому после смерти мужа его
портрет, писанный одним из лучших художников Польши Яном Матейкой. Но
изображение нелюбимого зятя вызвало у ее отца столь сильный приступ ярости,
что губернатор приказал убрать портрет в самую дальнюю кладовку, где
хранилось поломанное казенное имущество. Покидая Кострому, чтобы занять в
Петербурге кресло члена Государственного совета, Ознобишин упрямо "забыл" в
пыльной кладовке ненавистный портрет.
Лишь один из его преемников в губернаторском доме восхитился при
ревизии старого барахла произведением Матейко и распорядился повесить
портрет Лисовецкого в ряду своих предшественников на стене кабинета, хотя
польский магнат был всего-навсего нелюбимым родственником...
Испытывая симпатию к юному Лисовецкому, Гарин пригласил его
остановиться в губернаторском доме, чуть ли не в его прежней комнате, а не в
офицерских казенных квартирах местного гарнизона, где приготовлено было
помещение для всей гвардии. Петр, разумеется, с благодарностью принял
приглашение. К тому же губернатор вручил ему пропускные билеты на все
торжественные церемонии празднеств в Костроме, чему корнет был также очень
рад.
Теперь ранним утром он спешил к колокольне в кремле, чтобы забраться на
самый верх и в подзорную трубу, одолженную ему милейшим Николаем Павловичем,
любоваться ходом парохода "Межень" к пристани за Ипатьевским монастырем.
Слава самой высокой колокольни на берегах Волги оказалась не
вымышленной. С верхней площадки, куда допущены были лишь адъютант
губернатора с полевым телефоном, по которому он сообщал другому помощнику
своего шефа в градоначальство о всех движениях парохода "Межень", и два-три
неизвестных Петру костромича, открывался вид во все стороны на многие
десятки верст. На западе, в семидесяти верстах от Костромы, в ясном весеннем
воздухе были видны блестящие на солнце маковки церквей Ярославля. На
юго-востоке, откуда нестерпимо для глаз сияло светило, детали на земле
различить было трудно. Только широкая лента реки, поворачивавшая круто
налево у села Красного, блистала, словно разлитая ртуть.
Наладив окуляр подзорной трубы, верстах в двадцати вниз по Волге корнет
ясно различил два суденышка, стоящих, видимо, на бочке слева от фарватера.
Петр так и эдак крутил настроечное кольцо у окуляра, силясь разглядеть
что-то на палубе первого из них. Но двадцать верст давали о себе знать, и
была видна только тонкая струйка дыма из пароходной трубы.
Часы внизу на колокольне отбили шесть раз. Последний удар словно
донесся до пароходика, и дым из его трубы повалил черными клубами, а за
кормой и у бортов засеребрился след. Корнет понял, что судно пришло в