"А.Сахаров(ред). Алексей Михайлович ("Романовы" #4) " - читать интересную книгу автора

прислужниц, а то так и сама хитрая старая мамка, падкая до подарочков, лучше
всяких записочек передадут кому следует и слово нежное, и название одного из
благолепных храмов московских, где можно встретиться...
Время близится к полудню; ноябрьский день короток - спешить надо. И
спешат, перегоняя друг друга, колымаги и сани.
Вдруг по всему широкому пути смятение: колымаги и сани сворачивают в
сторону и останавливаются. Несколько вершников на лихих конях мчатся что
есть духу и кричат зычным голосом: "Царь едет!" И точно, из-за поворота
дороги, вся в ярких лентах и бубенчиках, вылетает тройка чудных коней.
В расшитых, изукрашенных коврами и причудливой резьбой санях широких,
прикрытых богатой медвежьей полстью, видны две мужские фигуры, закутанные в
собольи шубы и в высоких шапках. Хорошо знакомы в Москве два лица эти, -
одно уже не первой молодости, благообразное и разумное, да и не без
некоторого лукавства во взгляде. Другое лицо красоты поразительной, с ясными
небесного цвета глазами, с ласковой улыбкой и милыми, совсем еще детскими,
ямочками на румяных щеках.
Тройка мчится, обдавая всех направо и налево снежной пылью. Все ломают
шапки и низко кланяются.
Красавец юноша отвечает на поклоны. Его товарищ с важной,
величественной осанкой тоже раскланивается.
Промчалась тройка, и за нею трогаются все остановившиеся колымаги и
сани, и идет между москвичами всякого рода и звания, пола и возраста
оживленный говор.
- Ишь, красотою какою наделил Господь царя нашего батюшку, Алексея
Михайловича!... что девица красная, наш голубчик!...
- А боярин-то Борис Иванович Морозов, - замечают другие, - важность-то
какая, сам, словно царь, раскланивается! Поди, чай, думает, коли бы один-то
ехал, так и ему стали бы все кланяться... как же!...
- Ну да что тут, думай не думай, а тепло ему под царскою полстью. Люб
ли он кому, нет ли, ему и горя мало. Что хочет, то и делает, всем
заправляет. Государь молодой его как отца родного почитает. Да и отец-то,
блаженной памяти государь Михаил Федорович, на смертном одре сыну наказывал:
почитай-де и во всем слушайся Морозова-боярина, он тринадцать-де лет при
тебе неотлучно, воспитал тебя, и такого-де слуги и советника тебе не
сыскать. Счастье боярину, счастье великое, что и говорить, другому такого и
во сне не привидится!...
He красны царские палаты в селе Покровском, но любил, бывало, покойный
царь Михаил Федорович наезжать сюда и тешиться разными забавами.
Перед палатами двор большой устроен, а на нем отгорожено место для
звериной травли. Кругом того места скамьи для зрителей поставлены. Теперь
эти скамьи просто ломятся, так много из Москвы наехало.
Бояре с боярынями и боярышнями места заняли, а те люди, что помельче
чином, за их спинами теснятся, снег приминают в ожидании потехи.
Для государя с приближенными его на крыльце выставлены скамьи, покрытые
ярким сукном и парчою.
К загороженному для травли месту ведет крытый, из досок сколоченный
переходец: по этому-то переходцу зверей выведут. Оттуда уже раздается дикий
звериный рев, заставляющий вздрагивать женщин и подзадоривающий любопытство
мужчин.
Ворота заперты. Никого больше во двор не пускают, да и некуда, и без