"Р.Сафрански. Хайдеггер: германский мастер и его время " - читать интересную книгу автора

Сократ. Не один Хайдеггер назвал то, о чем спрашивал жизнь, бытием; так
называл полноту существования Аристотель в античности и другие до и после
него. Если верить биографу, то специфически Хайдеггер, но по сути дела все
истинные мыслители открывали безбожному миру перспективу верующего опыта. И,
конечно, не вернуть или подарить жизни тайну - никто ее у нас не отнимал и
каждого она неотступно сопровождает, - а достойно вынести близость с тайной
было мечтой мыслителя. Не ему лишь удалось проложить путь мысли, близкой
самим вещам; вернуться к ним призвал его учитель Гуссерль.


8

Переходы от богатого жизнеописания, в далекой культурной и политической
перспективе, к сомнительным предположениям о том, как основопонятия
мыслителя происходили из непосредственного жизненного опыта, не относятся к
удачным биографическим приемам. Разница между трудягами интернатовцами при
монастырской школе, в среде которых рос прилежный и усидчивый Мартин, и
умниками из обеспеченных семей - тут старательное усердие, там вольница и
развлечения, - конечно запала в памяти мальчика, как впечатляет и нас. Но
объяснять прямо этой схемой происхождение и тем более "карьеру" важных
хайдеггеровских терминов подлинность (собственность) и неподлинность
(несобственность) мы бы не рискнули.
Страсть, ужас, боль, жизненный порыв, восторг вошли с неподорванной
полнотой в мысль Хайдеггера и создали ее жар. Но выверенная, размеренная
хайдеггеровская речь была не простым выплескиванием этого огня. Редкому
золоту было дано пройти его испытание. Что многолетняя работа мысли не
разрушила, а наоборот, очистила и усилила непосредственное чувство открытого
человеческого существа, обострила сумасшедшие экстазы и высветила бездну
тоски, кажется невероятным. Но не в сохранении ли детства среди испытаний
подвиг мыслителя. За силой философского слова слишком легко предположить не
натуру, а искусство, если не хуже, словесную игру.
Повторяем, все эти провалы неизбежны. Литератор и публицист может
рассчитывать на проникновение в суть философского дела не больше, чем в
математический формализм, когда предметом биографа становится жизнь
математика. То, что от повседневности к творчеству плавного перехода нет,
замечено давно. Собственно фактических упреков к обстоятельной, интересной,
с увлечением прочитываемой книге, если пройти мимо ее философских экскурсов,
мало. Так, неверно, будто Хайдеггер все-таки посетил в 1935 году Париж в
порядке подготовки к Международному философскому конгрессу: впервые он
приехал во французскую столицу к ученикам Жана Бофре лишь после войны,
удивляясь самому себе, как гласили его первые слова на вокзале. Свидетели
говорят о поведении Хайдеггера в двенадцатилетие Третьего рейха не так
однозначно, как прочтет читатель лежащей перед нами книги: есть воспоминания
о его вызывающей независимости, об отказе от римского приветствия, о том,
что в военные годы окружение Хайдеггера во Фрайбурге было единственной
средой, где люди позволяли себе открытую критику режима [1]. Чтобы снять
Хайдеггера с преподавания и отправить на окопные работы в 1944 году, в
месяцы последних судорог режима, все-таки недостаточно было только
медицинского свидетельства о годности профессора к физическому труду:
сыграло роль и разделение всего преподавательского состава на три класса