"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автораОпечатать его было невозможно. Тогда он опечатал калитку, прилепив бумажку с
двумя круглыми печатями. И уехал. - Ня будить дела, - констатировала Прасковья. - Я говорила. Не слухают. Их дела. Мне что,. мне от их ниче не надо. Мальца жалко. Виданное ли дело - за яблоки-то. Кто не лазить? А с другой стороны: знал жа - чаго лезть-то. Зачем? Чужая жа... В этот дом больше никто не вернулся. На заводе генерала тоже не видели после того дня. И похороны прошли многолюдно, но тихо - тут уж власть постаралась. Первое время ходили всякие слухи - мол, все же рабочие поймали его и растерзали, а жену и детей увезли куда-то на милицейской машине, чтобы спрятать... После этого случая евреи боялись возвращаться с электрички домой, а по воскресеньям ходить на базар. Хотя в мясной лавке Маня, упираясь животом в прилавок и размахивая ножом, разглагольствовала: "Не на меня напали! Я б ему этому длинному хрену .....-то бы отрезла зараз, чтоб он сдох, а за ер аф мир, жиды ему помешали алкоголику! А генерал ему хороший! Жиды ему помешали!.." Но смута рассеялась постепенно и довольно быстро - каждый думал о себе и о своем пропитании и знал по горькому опыту, своему и чужому, что вернее поговорки, чем "язык мой - враг мой" на Руси не было, да, видать, и не будет. Дело шло к зиме. Ноябрь смораживал в единый ковер опавшие листья, и они целыми лепешками переворачивались, зацепленные нечаянно носком сапога. Кто-то ловкий стал по ночам отрывать вагонку со стен разоренного дома. Потом пошли в ход ступеньки крыльца, черепица стала исчезать с крыши целыми квадратами, и теперь обрешетка зияла из-под нее непотемневшими тесовыми темные декабрьские ночи, когда не было луны, скатили первые два бревна со сруба. Как их утащили, одному богу известно! А там уж пошло, пошло...и к Рождеству стоял посреди пустыря один фундамент из красного кирпича... ни намека на забор, ни одной щепки от летнего сортира, что стоял в углу участка, не осталось... - Говорила - не будить дела. - Констатировала баба Паша, ежедневно утаптывая тропинку от своего дома через обретший почти прежний вид пустырь. - Да почему? - Не споря, возмущалась ее соседка Наталья. - А по всему. Видать жа, что дела не будить. Тут так дела ня делаются. - Как? Не унималась соседка. - А так. - Прасковья помолчала, закусив губы, пока затягивала три платка на голове. - Так - скоро. Это Россия. Чаво ей жиды сделают. Они сами по себе, а она сама по себе. А вони на них все списать хотели... ня будить дела. Место это гиблое - по всему видать. Не с етого года пошло - не сейчас кончится.Пустырь - он и есть пустырь. - У тебя везде пустырь, Прасковья! - Везде, везде, - в .... - сильно осерчала баба Паша. - А ты погляди сама - небось, не слепая. Или нахлебалась мало?.. Может, с ними, с жидами то лучша ба жили - они капейку считать умеють... Тваво жиды сажали? А!? А вернули тебе что вместо мужика? Справку? А поначалу хто тут жег... а сейчас мы с чего шикуем. Ты на радиво, Наталья, авоську повесь - в нее сыпаться будить... Нам все мало. Власть туда, власть - сюда, а нам все мало... вот оно и выходит, что кругом пустырь - и взять нечего, и виноватить некого. - Тише ты, тише! - Испугалась Наталья, - Ишь разошлась - не к месту. |
|
|