"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

он обвел рукой пространство, - не хотят, чтобы она была у нас у каждого. Я
тебе больше скажу: они просто боятся этого. Потому что сейчас они могут мне
сказать, что я беспачпортный, что я космополит, что я ем их хлеб и топчу их
землю, и пошел вон отсюда в свой проклятый Израиль, но и специально потому
не пускают меня жить, куда я хочу. Я ж ведь уеду - тоже мне испугали. Я хочу
этого. Ты понял. Они мне это специально делают, чтоб меня тут попрекать
своим куском хлеба, который я, - он сделал сильное ударение, - им
зарабатываю. А за ер аф мир, гезунтер гейд... так что - кому повезло, а кому
нет. Такая жизнь. Такая жизнь. А деньги... что ты так за них волнуешься...
Знаешь, я тебе что скажу: эти деньги того не стоят, чтоб за них волновать
свое сердце. Брось. Я рад, что тебе помогу. Когда ты станешь знаменитым... -
И Витьке снова захотелось спросить у Пинхуса, откуда он знает, что Витька
станет знаменитым... а тот продолжал свое, - Если б не их дурные порядки,
так я бы им столько заработал, что накормил бы всю Россию... это разве дело,
что у чужих людей хлеб закупать, когда свой гниет -это их хозяйство, а за ер
аф мир... эх...
Они дошли до почтамта, и Пинхус заказал разговор. Потом они долго сидели,
ожидая вызова, и когда Витька услышал в трубке рядом в ухе голос, который
кричал ему: "Почему ты говоришь мне "Вы", родненький! Я твоя бабушка,
слышишь, Витя! Я не умерла, нет, я жива!" И она закричала уже в истерике: "Я
жива!" И слышно было, как кто-то ее успокаивал... Трубка выпала из его рук,
его затошнило, стало нечем дышать, и он вывалился из кабинки, а Пинхус
кричал в трубку, хотя слышимость была великолепная: "Не волнуйтесь, я
присмотрю за ним! Не волнуйтесь! Кто я? Ха! Я Пинхус Мордкович Цикович!"...
И все, кто ожидал своей очереди, а это были такие же евреи, которые звонили
к счастливчикам "на родину", восторгались молча в душе его смелостью. - Я
уже три года в отказе, чего мне боятся, - он одной рукой держал трубку, а
другой тянул за шиворот обморочного Витьку, - я присмотрю за ним... Да,
пишите мне сюда на Почтамт до востребования, прямо Пинхусу Мордковичу
Циковичу! А за ер аф мир!..
Так что?
Не надо говорить это ваше: евреи! Евреи!.. С таким это особым нажимом! Что с
того? Я тоже еврей. Евреи разные бывают - вы же сами видите.
ТАТЬЯНА ИСААКОВНА
- Боже мой, Боже мой! Готеню, вос махсте!?23 Опять этот... "шлимазл" пришел
к Татьяне Исааковне. Ты слышишь, Гершель... уже невозможно жить
совершенно... включи хоть радио... - ворчала и возмущалась бобе, услышав за
стенкой звуки корявого арпеджио, которое пытался домучить до конца маленький
мальчишка, новый ученик соседки, начисто лишенный не только желания овладеть
клавиатурой, но и какого-нибудь подобия музыкального слуха. Внук включил
радио, но от смеси обломков нот за стенкой и положенного на музыку текста,
льющегося из репродуктора, стало так тесно в комнате, что пришлось его снова
выключить... "от а глик, от а глик мир гетрофен!" 24 Она присела на край
кушетки у окна и стала натягивать дырявую пятку носка на шляпку деревянного
грибка, держа его за ножку. Это было ее любимое занятие - штопать носки.
Правда, штопки хватало ровно на три дня, но она не огорчалась и принималась
снова и снова восстанавливать носки - и свои, и сына, и внука - во-первых,
что бы ей ни говорили - экономия, а во вторых, - нельзя же сидеть без дела.
А в эти морозы, да еще по их улице, не погуляешь - и скользко, и холодно
очень... за стеной образовалась пауза. Очевидно, Татьяна Исааковна объясняла