"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

появится в ее жизни. Уже много лет она не произносила его и не вспоминала.
Не дай Б-г.
Но жизнь... она почему-то никогда не спрашивает, что тебе нравится и чего
совсем не хочется, а что и просто несовместимо с ней в тебе.
Это же жизнь, и что на нее обижаться. Не обижаешься же на дождь и мороз. Они
тоже жизнь. Твоя жизнь. Говорят: "Сломал себе жизнь - сам виноват!" Может
быть, кто-то самоуверенный так и думает, но на самом то деле, - это не так.
Что с того, что ее вырастили атеисткой - время было такое. А Б-г то
оказывается есть вне зависимости от того, что думает об этом его
многочисленная, грешная и неразумная паства.
Если бы она знала, что такая встреча предстоит, то подготовилась бы. А
так... она стояла лицом к заляпанному желтыми листьями окну и не могла
повернуться назад. Она только кивнула головой сыну, когда он обычным голосом
сказал: "Мам, я на передачу!" Вот она кивнула головой ему в ответ и чуть не
рухнула лицом на стекло - так толкнуло ее сзади это слово, ударило в спину,
в затылок, под левую лопатку против сердца. Дверь хлопнула вслед за этими
словами. Они не требовали ответа. Теперь она так и стояла лицом к стеклу, к
осени за окном, к этой жизни, которая никогда и никого не спрашивает, кто
чего хочет...
Да, да, он ушел на передачу, на радио, он же говорил ей, что у него
предстоит дебют на радио. Значит, как раз эта передача, и она его не
благословила, не пожелала "ни пуха, ни пера" на дорожку... какая глупость...
он так долго и трудно пробивался... хотя она не хотела этого, но молчала...
любой успех здесь означал лишний риск... а как жить без этих маленьких, а
может быть, не маленьких побед... но он тогда как-то по-другому говорил...
нет, она не могла представить себе, что это слово опять так врежется в ее
жизнь. Как же он говорил?.. Интервью? Нет, программа?.. Программа? Да, да,
да... когда было на слуху ежедневно: "Программа передач" - это не вызывало у
нее никаких ассоциаций... программа передач... нет, этого слова просто не
существовало для нее во множественном числе... была многократная передача -
передача. Передача. Передача. А не много передач - это очевидно. Была одна
передача, разбитая на части: на годы, месяцы, недели, дни. Эти куски были
связаны одним длинным стоянием в бесконечной очереди на ветру, на дожде, на
снегу, на морозе, на палящей жаре - то в полузамерзшем, то в полуобморочном
состоянии... и это была одна передача... Одна. Навсегда. Без возврата, без
права... при чем здесь право...
Когда несколько раз у нее не приняли узелок, вытолкнув его обратно в
окошко, и не было никакой возможности спросить, узнать, потому что сзади
подпирала многочасовая очередь угрюмых, сосредоточенных и взвинченных людей,
когда она поняла, что надо что-то делать, чтобы не сойти с ума от обиды и
бесполезности существования, - решение пришло само собой. И она в следующий
раз подложила под перекрестье завязанных концов наверху, куда запускаешь
пальцы, хрустящую бумажку так, чтобы один край ее обозначился в руках
берущего. Это подействовало безотказно. Она сначала страшно обрадовалась, а
потом засомневалась: передаст ли. Ведь он мог взять себе и деньги и
передачу, а почему бы и нет? Это поначалу она по инерции задавалась
вопросами вроде: "Неужели в них нет ничего человеческого?" или - "У него же
тоже есть жена и дети!"...
В один из ноябрьских дней после ночного стояния, когда она только-только
передала узелок "по новой системе" и отошла несколько шагов, сзади