"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

книги, стояла непроливашка с воткнутым в нее пером и ящики с карточками -
картотека. Венька замер на пороге и женщина, заметив произведенный на него
эффект, заметила тихо: "Огонь негасимый!"
- Выбирай! А потом я тебе покажу, как записать в карточку. Будешь мне
помогать, - сказала она полувопросительно, - и Венька радостно кивнул
головой.

ГЛАВА XXIV. ИТОГИ

Дни мелькали, как страницы раскрытой книги под порывом ветра. Теперь у
Веньки была страсть, работа, неодолимая душевная потребность общения с
книгами и Полиной, как он называл про себя Поликсену Ефимовну. Она оказалась
в деревне белой вороной, и Людмила Ивановна не одобряла Венькиной дружбы.
"Доведет она тебя до греха!" - обычно ворчала она, но запрещать общение не
решалась, а совершенно непоследовательно выговаривала сыну: "Гляди вон на
товарища - мозги-то развивать надо - брал бы тоже книжки у Поликсены - то!"
Но Шурка ленился читать - ему нравилось другое - он мог часами лежать на
животе и наблюдать жизнь - жизнь мелких букашек, паучков, мух. Он объяснял
Веньке, что для них трава - это джунгли, и они ведут там трудную, опасную
жизнь и борются за существование, и воюют, и так все умно делают, что ему,
Шурке, не верится, будто они живут одними только рефлексами. Он считает, что
они все, больше или меньше, используют разум, и ему очень хочется это
доказать. Венька возражал ему, что стоит лучше почитать, что другие по этому
поводу думают и не ломиться в открытую дверь. Но Шурка был упрям и доводам
не внимал. Так и не удалось Веньке заманить друга в компанию. Он один
приходил к Полине в прохладный домик и принимался за работу.
С тех пор, как отца ее, священника соседнего прихода, убили в начале
двадцатых, когда активно боролись с церковью, она, еще совсем молодая,
решила уйти в монастырь. Пошла бродить по Руси. Но монастыри тоже один за
одним закрывались и разрушались. Жить в своей деревне она не хотела, а здесь
жила ее тетка по матери. Она остановилась передохнуть от странствий, да так
и застряла. Теткины знакомые выхлопотали ей место билиотекаря, пользуясь
тем, что сам председатель был книгочеем. В старом поповском доме сделали
нечто похожее на клуб и ячейку ликбеза - Поликсена учила грамоте и собирала
библиотеку на основе бывшей поповской. Она перетащила постепенно свои книги
из родительского дома, а потом пошла бродить по селам-деревням, собирая
книжки, кто что даст. Поэтому получился "перекос" - очень много духовной
литературы. И Поликсена, справедливо опасаясь, что за это может погореть,
организовала как бы две библиотеки - одна для всех, в первой большой
комнате со стеллажами, а вторая в той комнатке, где она жила и в которой
хранила книги в двух здоровенный дубовых шкафах, занимавших половину
площади. Сюда допускались только очень доверенные лица. Об этом и знали
всего несколько человек и, на счастье Поликсены, помалкивали. Колхоз платил
ей зарплату, на которую не проживешь, и давал подводу дров в зиму.
Зарабатывала же Поликсена тем, что потихоньку врачевала. До ближайшего
фельдшера было двенадцать километров, а до больницы все двадцать пять. Зимой
не добраться по снегу, весной и осенью не одолеть бездорожье, а летом -
некогда: надо ухаживать за землей, чтобы хоть как-то дотянуть до следующего
урожая. Поликсена ничего не готовила, не сажала огород, а жила тем, что
приносили ей те, кого она лечила травами да молитвой. Она умела много.